Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Наряду с воинской повинностью путешественники рубежа XVIII–XIX вв. упоминают об еще одной обязанности монголов перед маньчжурскими императорами как монгольскими ханами — организации и проведении облавных охот, — которая, по их словам, являлась своего рода «военными сборами» для монголов в отсутствие военных кампаний, к участию в которых они могли бы быть привлечены. Масштабные охоты, где было до 30 тыс. монголов-загонщиков, устраивались императорами из поколения в поколение поначалу ежегодно, и по их итогам императоры награждали наиболее отличившихся — что еще больше сближало эти мероприятия с военными кампаниями[334]. Однако уже в первые десятилетия XIX в. эта традиция перестала соблюдаться столь неукоснительно. Известный дипломат, путешественник и востоковед Егор Петрович Ковалевский, в 1849 г. сопровождавший русскую духовную миссию в Пекин, отмечает, что современный ему император (Даогуан, 1820–1850), в отличие от своих предшественников, не участвовал в этих охотах, и облавные команды из монголов собирались не чаще, чем раз в три года и насчитывали уже не более 10 тыс. человек. Для проверки готовности охотников (а следовательно, и воинов) приезжали амбани[335]. Тем не менее об отмене этой повинности монголов в пользу цинских императоров говорить не приходилось: еще и в середине XIX в. китайские императоры время от времени приезжали в Халху для ритуальной охоты, и в этих случаях монгольские ханы и князья выставляли полагающееся количество загонщиков для облав[336].

Впрочем, de facto ряд сборов с монгольской правящей элиты и населения в пользу империи Цин все же существовал. Прежде всего, северомонгольские вассалы раз в четыре года доставляли дань к императорскому двору. Н. Я. Бичурин достаточно подробно характеризует эту дань, которая была «малозначаща по ее количеству, но важна по цели», т. е. свидетельствовала о признании монгольскими владетелями сюзеренитета Цин и выражении ими своей лояльности империи, обещая поддерживать его силой своего оружия. Как правило, дань была символической, зато сам император в ответ одаривал князей куда более щедро[337]: за каждую лошадь, предоставленную в качестве дани, он выдавал по 10 лан серебра и два куска атласа, за барана — 9 или 10 лан серебра, за дрессированного кречета или борзую — 10 лан серебра и четыре куска атласа и т. д.[338]

Более того, несение воинской повинности не освобождало монголов и от ряда чрезвычайных сборов и повинностей непосредственно в пользу маньчжурских властей — как правило, в связи с очередными воинскими кампаниями империи Цин. Так, главный пограничный управитель в Забайкалье Иван Дмитриевич Бухгольц на основе сведений, полученных от информаторов, сообщал в Коллегию иностранных дел в 1729 г., что после неудач в войне с Джунгарией цинские власти ввели огромные поборы с монголов для содержания войск в пограничных крепостях, что полностью противоречило прежним налоговым иммунитетам и заставляло монголов подумывать о бегстве в пределы России[339]. Дипломатический курьер Василий Федорович Братищев, ездивший в Пекин через Монголию в 1757 г., также сообщает, что монголы буквально были разорены сборами в связи с очередной войной империи Цин против джунгар[340]. Вследствие этого существенно уменьшилось количество перебежчиков «ясачных» из российских владений в Монголию, поскольку они «боятся… от китайцов и мунгальцов лишних запро-сов»[341]. Во время мощного антикитайского мусульманского восстания в Восточном Туркестане в 1860–1870-х годах монголам приходилось нести тяготы, связанные с переброской цинских войск: они предоставляли транспортные средства для перевозки оружия и боеприпасов, несли расходы по принятию войск на постой и т. д.[342] А. М. Баранов сообщает, что летом 1905 г. цинские власти заставили монголов Халхи поставить для китайских войск 6 тыс. лошадей «за обязательную принудительную низкую цену»[343].

При этом монгольские дзасаки и монастыри зачастую не имели средств для уплаты соответствующих чрезвычайных налогов и были вынуждены занимать деньги у китайских ростовщиков под грабительские проценты[344]. Соответственно, для уплаты основного долга и процентов им приходилось впоследствии облагать дополнительными налогами собственных подданных — по сути, опять же в пользу китайцев. Специальные сборы с монголов в императорскую казну вводились также после подавления восстания ихэтуаней («боксеров») 1900 г. и Русско-японской войны 1904–1905 гг.[345]