Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Население самого Ташкента, по сообщению атамана Д. Телятникова и инженера Т. Бурнашева, было обложено несколькими налогами: платили сбор с домов («налог на недвижимость», 2,5 таньга в месяц), брачный сбор (25 таньга). С ремесленников взимался натуральный налог их продукцией, с земледельцев брали 1/10 часть урожая (основной мусульманский налог «харадж»), с торговцев — 1/40 от их доходов (мусульманский налог «зякет», или тюрко-монгольская «тамга»). Города, входившие в Ташкентское «владение», платили дань наместникам Юнуса халатами и тканями. Однако, как сообщают путешественники, налоговая система была довольно примитивно организованной: Юнус мог изменять ставки действующих налогов или вводить новые; его чиновников-сборщиков никто не контролировал, и они могли оставлять часть собранных средств себе [Телятников, Безносиков, 2007, с. 167; Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 139–140]. Юнус начал чеканить собственную монету, однако она использовалась преимущественно в самом Ташкенте: другие среднеазиатские государства ее не принимали, а с кочевниками осуществлялась меновая торговля [Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 140] (см. также: [Настич, 2007]). Собранные средства шли на нужды правителя и его приближенных, а также на оплату профессиональных наемных воинов — караказанов (характерно, что воинские подразделения были на службе не только у Юнуса, но и у высших сановников, содержавших их также за свой счет [Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 136]). Любопытно, что чиновники, как отмечает Т. Бурнашев, не получали жалованье, а кормились с пожалованных им участков земли [Там же, с. 139].

Юнус-ходжа упорядочил судебную систему. Так, мелкие административные нарушения разбирал «вощи-ходжа»[124], надзиравший за порядком в городе, брачные дела разбирали мусульманские судьи-казии, мелкие имущественные споры — «дуанбеки» (т. е. диван-беги, «секретари»), более серьезные споры и преступления рассматривал сам Юнус[125], причем судопроизводство было устным и быстрым. Несмотря на формальное доминирование мусульманского права, любое судебное решение или приговор зависели исключительно от усмотрения «владельца». Чаще всего виновные приговаривались к смертной казни (за «смертоубийство» и другие серьезные преступления), разнообразным телесным наказаниям и штрафам (за прочие правонарушения) [Телятников, Безносиков, 2007, с. 167, 176; Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 138–139]. У кочевников действовал традиционный суд биев, ташкентские власти, как правило, в его деятельность не вмешивались.

Юнус умер в 1805 г., и после кратковременного правления двух его сыновей, в 1808 г. Ташкент попал под власть Кокандского ханства. Начался новый этап истории города — уже не как «независимого владения». Однако ташкентцы еще в течение довольно длительного времени не теряли надежды на восстановление независимости, причем не последнюю роль в их борьбе играли потомки прежних казахских правителей региона, что нашло отражение в ряде сообщений русских путешественников.

Так, Ф. Назаров сообщает, что летом 1814 г. казахский султан Рустам-бек (потомок хана Аблая), воспользовавшись отъездом кокандского наместника в столицу, тайно пробрался в город (причем в составе русского каравана, сопровождавшего самого Назарова!) и попытался захватить город, надеясь на поддержку бухарского эмира. Однако градоначальник быстро вернулся и подавил восстание. Самого Рустам-бека он бросил в темницу и намеревался казнить, однако Назаров за него вступился и добился сохранения султану жизни. Наместник лишь потребовал от мятежникам выплатить штраф в 300 золотых и в течение трех дней покинуть кокандские владения. Любопытно, что хотя в городе жили родичи Рустама, они не осмелились помочь родственнику, и ему пришлось занимать деньги для выплаты штрафа у русских же купцов [Назаров, 1968, с. 58–59] (см. также: [Бейсембиев, 2009, с. 410; Зияев, 1983, с. 48; Соколов, 1965, с. 101–104]).

Казалось, с этого времени Ташкент окончательно превращается в часть Кокандского ханства, однако весьма интересные сведения мы находим у Е. Кайдалова, побывавшего в пределах бывшего Ташкентского «владения», правда, не добравшегося до самого города. Он характеризует «Ташкению» как владение «Большой Киргизской Орды» (т. е. казахского Старшего жуза) и утверждает, что в городе правит независимый хан, родственник хивинских ханов [Кайдалов, 1828а, с. 112, 114–115, 120; 1828б, с. 10–11]. Эти сведения полностью противоречат сообщениям среднеазиатских источников, согласно которым в 1820-е годы Ташкент находился под властью кокандских наместников — Абдаллах-бека б. Омар-хана, а затем Лашкара-кушбеги [Бей-сембиев, 2009, с. 622]. Означает ли это, что информация московского купца была совершенно недостоверной?