Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Вышеупомянутая труднодоступность Памира стала причиной закрытости региона для западных (в том числе и российских) путешественников в течение длительного времени. Достаточно сказать, что в течение нескольких веков на его территории побывало всего несколько европейцев: знаменитый венецианский путешественник Марко Поло во второй половине XIII в., португальский иезуит Бенедикт Гоес в начале XVII в., а следующий европеец посетил Памир уже в 1838 г. — это был англичанин Дж. Вуд [Сайнаков, 2015, с. 28]. Активное изучение Памира начинается с середины 1870-х годов, когда туда стали периодически (а со временем все чаще и чаще) приезжать российские и западные (английские, французские, американские, скандинавские) дипломаты, ученые и в особенности разведчики: «схватка на „Крыше мира“» в 1880–1890-е годы, т. е. борьба за влияние на Памире, стала важным этапом «Большой игры» — масштабного многолетнего противостояния Российской и Британской империй за контроль над Центральной Азией (см. подробнее: [Постников, 2001, с. 124–208]).

Современные исследователи подсчитали, что изучением Памира занимались около 120 одних только дореволюционных российских исследователей [Пирумшоев, 2011, с. 8]. Однако, конечно же, далеко не все из них были путешественниками: многие, являясь «кабинетными учеными», систематизировали информацию, полученную по результатам научных экспедиций, соответственно, каких-то собственных наблюдений о Памире они отразить не могли. Тем не менее далеко не все путешественники, посетившие этот регион, оставили записки, имеющие научное значение: многие, как уже упоминалось, были разведчиками, военными специалистами, чьи результаты рекогносцировок на Памире содержат, как правило, географическое, топографическое, статистическое описание различных памирских областей, анализ условий с точки зрения переброски войск и их снабжения и т. д. Наконец, даже у тех ученых, которые осуществляли «гражданские» научные экспедиции и подготовили по их результатам дневники, отчеты, записки, мы не всегда встречаем интересующие нас сведения о политическом устройстве или правовой системе памирских государствоподобных образований. Соответственно, из более чем сотни авторов, так или иначе описавших Западный Памир, для нас представляют интерес в рамках данной тематики труды лишь около двух десятков.

Правда, сравнительно небольшое число авторов интересующих нас записок в значительной степени компенсируется, во-первых, тем, что среди них были и русские, и европейцы (англичане и даже скандинавы). Во-вторых, авторы записок имели разные цели сбора сведений, поскольку одни из них были учеными-естествоиспытателями, другие — военными разведчиками, третьи — дипломатами или чиновниками, четвертые — просто путешественниками (или по крайней мере выдавали себя за таковых!), соответственно, они обращали внимание на разные аспекты жизни населения Памира, и их записки взаимно дополняют друг друга. В-третьих, анализируемые нами труды относятся к разным периодам — от середины 1870-х до 1910-х годов, что позволяет проследить эволюцию системы управления и права областей Памира на разных этапах их истории — от периода независимости и афганского владычества до пребывания под властью Бухарского эмирата и Российской империи, отмечая при этом, насколько сохранялись или изменялись местные политико-правовые традиции.

В первую очередь обратимся к системе власти и управления в памирских областях.

Исследователи 1870–1880-х годов сообщают, что Вахан, Рушан и Шугнан в течение многих веков управлялись потомственными правителями, которых именуют шахами («шо»), эмирами («мирами») или ханами. При этом шахи Вахана, подобно правителям Каратегина, возводили свою родословную к самому Александру Македонскому, а правители Рушана и Шугнана считались потомками мусульманского просветителя персидского происхождения, который, согласно преданиям, появился в регионе примерно в XIII в. и обратил население в шиизм (см., например: [Гордон, 1877, с. 19, 24]).

Правители трех памирских государств имели тесные родственные связи между собой, что порой приводило к занятию престола одного из них представителем династии другого. Также памирские шахи имели родственные и политические связи с другими соседними регионами — Бадахшаном, Кундузом, Читралом и др.