Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Поскольку население памирских государств всегда было немногочисленным (исследователи говорят, что в лучшие свои времена каждое из них вряд ли составляло больше 3 тыс. человек [Путята, 1884, с. 64]!)[136], их независимость почти всегда была под угрозой. В 1830-е годы Вахан попал под власть правителей Кундуза, которые по своему усмотрению могли назначать и свергать местных правителей. Чтобы не допустить такого в дальнейшем, шахи Вахана официально признали зависимость от миров (эмиров) Бадахшана, которая, впрочем, чаще всего ограничивалась уплатой ежегодной чисто символической дани [Бобринский, 1908, с. 56–57, 61; Минаев, 1879, с. 192]. В силу личных связей с бадахшанскими правителями в аналогичной зависимости от него находились и правители Рушана и Шугнана (в 1860–1870-е годы фактически представлявшие собой две части одного государства). Эта зависимость, однако, не мешала шахам осуществлять активную собственную внешнеполитическую деятельность: так, в конце 1860-х годов Шугнан в союзе с Каратегином вел войну против Кокандского ханства [Иванов, 1884, с. 239].

Однако в 1873 г. эмир Афганистана захватил Бадахшан и, считая себя правопреемником его миров, предъявил права на сюзеренитет над памирскими государствами (см., например: [Венюков, 1868, с. 118]). В этой сложной ситуации шахам приходилось лавировать между крупными соседями. Вахан подчинился Кокандскому ханству, однако оно в 1876 г. было ликвидировано и присоединено к Российской империи (образовав Ферганскую область Туркестанского края), тогда как Вахан на тот момент для России интереса не представлял [Серебренников, 1900, с. 66–67] (см. также: [Гедин, 1899, с. 76; Рудницкий, 2013, с. 202]). Уже в 1880-е годы правители Вахана и Шугнана неоднократно обращались к Бухаре и Российской империи за помощью против афганцев.

Тем не менее с начала 1880-х годов все три памирских государства, как уже упоминалось, были захвачены Афганистаном, власти которого в течение нескольких лет либо уничтожили, либо заставили отправиться в изгнание местных правителей, поставив вместо них своих наместников [Громбчевский, 1891, с. 24–25; Скерский, 1892, с. 38] (см. также: [Лужецкая, 2008, с. 158]). Надо признать, впрочем, что определенные основания у афганских властей для подобных действий были. Например, в течение всего периода афганской оккупации эмиры Бухары также претендовали на сюзеренитет над памирскими владениями. В частности, Сейид-Акбар-шах, правитель Шугнана получил ярлык на управление от эмира Абдул-Ахада; более того, когда российский исследователь Б. Л. Громбчевский направлялся на Памир, ему пришлось получить формальное разрешение того же эмира на эту поездку [Громбчевский, 2017, с. 7–8, 59][137]. Как бы то ни было, но из-за политики своих правителей страдало население памирских владений, которое во время афганской оккупации массово эмигрировало в соседний Дарваз, уже находившийся под властью Бухары [Там же, с. 102].

После Памирского разграничения 1895 г. только в Шугнане на некоторое время была восстановлена власть Сейид-Акбар-шаха, который позднее, впрочем, был лишен трона и заменен бухарским беком. Таким образом, в самом конце XIX в. система «трех государств» была ликвидирована, но в рамках бухарского наместничества сохранялись административно-территориальное деление на Вахан, Рушан и Шугнан и система местного самоуправления (в лице аксакалов и старшин) [Станкевич, 1904, с. 477–478] (см. также: [Cobbold, 1900, р. 180, 197; Olufsen, 1904, p. 144]).

Путешественники определяют власть памирских шахов во всех трех государствах как «деспотическую» и отмечают, что монарх мог делать в рамках своих владений все что угодно, творя произвол [Снесарев, 2017, с. 125]. Подобное положение было возможно, во-первых, в силу его наследственных прав, во-вторых, благодаря изолированности памирских государств от остального мира (подданным шахов просто-напросто не с чем было сравнить свою систему управления и понять, хороша она или плоха!), в-третьих, потому что шахи и их семейства обладали не только политическими, но и экономическими рычагами воздействия на подданных.

В силу природных особенностей Западный Памир не имел широких возможностей для сельскохозяйственной деятельности, поэтому любой клочок земли, хотя бы немного пригодный для нее, имел большую ценность, и памирцы прилагали огромные усилия для их культивирования. Однако и из этого скудного земельного фонда шахи изымали в «казну» наиболее плодородные участки, становясь, таким образом, самыми крупными землевладельцами в своих владениях.