Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Неудивительно, что в таких экономических условиях те или иные правители оставались в памяти населения именно в связи со своей налоговой политикой. Например, один из правителей Рушана и Шугнана, Мухаммад-Сайид был известен, как ни странно, тем, что снизил налоги с населения [Ванновский, 1894, с. 78]. Зато другой правитель этих же государств, Юсуф-Али-шах, напротив, восстановил против себя своих подданных тем, что был крайне скуп и использовал любую возможность, чтобы пополнить свою казну за их счет. Он не только неукоснительно собирал налоги, оброк и проч., но и ввел специальный сбор за то, что сам вершил суд и выносил решения. Он практиковал передачу своего «казенного» скота подданным на содержание, которые должны были не только заботиться о нем за свой счет, но и по первому требованию правителя вернуть, да еще и с приплодом! Когда к шаху приехал русский ученый А. Э. Регель, шах объявил особый «русский сбор» якобы на то, чтобы обеспечить путешественника всем необходимым, однако не только не сделал этого, а еще и самого Регеля заставил заплатить за провиант [Иванов, 1885, с. 641] (ср.: [Регель, 1884, с. 272])! Юсуф-Али должен был одевать своих чиновников и нукеров (стражников), однако в силу своей скупости и тут старался сэкономить: он отправлял своих слуг на рынки Ферганы, чтобы по дешевке покупать поношенные халаты, которые затем и выдавал своим подчиненным [Иванов, 1885, с. 52]. В конце концов, он стал удерживать в свою пользу даже те налоги, которые собирались с населения Рушана и Шугнана в пользу его сюзеренов — миров Бадахшана, чем испортил отношения и со старыми союзниками своего государства. Неудивительно, что когда он был схвачен афганскими властями по подозрению в желании принять подданство России, местное население (несмотря на собственные симпатии к русским) не выступило в его защиту [Иванов, 1885, с. 641–643; Путята, 1884, с. 75].

Помимо шахов и представителей администрации властные полномочия сосредоточивались в руках еще одной весьма специфической группы — пиров. Население Памира в религиозном отношении принадлежало к особой ветви ислама, которое путешественники вначале характеризовали просто как шиизм, однако к началу XX в. стали более корректно определять как исмаилизм (и в самом деле, являвшееся особой ветвью шиитского варианта ислама) (см. подробнее: [Снесарев, 2017, с. 127]). В соответствии с учением исмаилитов, духовная власть принадлежала потомственным духовным вождям — пирам, которые избирались из числа потомков предыдущих и затем формально утверждались верховным главой исмаилитов — Ага-ханом [Бобринский, 1902, с. 9] (ср.: [Серебренников, 1900, с. 81]). В средние века исмаилизм был весьма радикальным и даже до некоторой степени террористическим шиитским течением: именно его приверженцами являлись небезызвестные средневековые террористы «ассасины». Однако в XIX — начале ХХ в. исмаилиты, по мнению начальника Памирского отряда и ученого В. П. Зайцева, не представляли опасности и были весьма лояльны России, и следовало опасаться только одного — что их духовный глава Ага-хан проживал в Бомбее, т. е. находился под контролем англичан [Зайцев, 1903, с. 53–54]. Впрочем, путешественники начала XX в. отмечали, что «к религиозным вопросам они [таджики. — Р. П.] относятся очень равнодушно и о вере своей имеют самое туманное представление» [Эггерт, 1902, с. 18].

Пиры пользовались большим влиянием среди населения и имели помощников-халифов, а также немало мюридов — последователей-учеников. При этом любопытно отметить, что эти мюриды, всецело признававшие авторитет и власть своего наставника, совершенно не обязательно проживали в той же местности, что и сам пир. Так, граф А. А. Бобринский, ставший, по сути, первым исследователем памирского исмаилизма, упоминает, что один из авторитетных пиров, Юсуф-Али-шо, имел мюридов не только в родном Шугнане, но даже и в той части Дарваза, которая находилась в составе Афганистана [Бобринский, 1902, с. 10].