Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Миссия Ч. Ч. Валиханова в Восточный Туркестан неоднократно привлекала внимание исследователей — как биографов самого ученого, так и специалистов по истории Центральной Азии [Абуев, 2005, с. 24–25; Кляшторный, Колесников, 1988, с. 86–88; Маргулан, 1984, с. 44–50; Обзор, 1956, с. 28–31; Стрелкова, 1983, с. 141–181; Халфин, 1956, с. 63–72; Юсупов, 2009]. Имеются также работы, авторы которых сосредоточились на отдельных аспектах исследований Валиханова об этом регионе (см., в частности: [Валиханова, 2003; Дробышев, 2013]). Однако, насколько нам известно, его сведения о политико-правовом устройстве Восточного Туркестана до сих пор не привлекали внимания исследователей. А между тем они представляют большой интерес и важность по нескольким причинам.

Во-первых, интерес к политическому устройству и правовой системе тюркских народов и государств у Ч. Ч. Валиханова был далеко не случаен: исследователи уже обращали внимание на наличие у него сформировавшихся политико-правовых взглядов (см.: [Зиманов, Атишев, 1965; Почекаев, 2013]). Соответственно, его сведения о государственности и праве Восточного Туркестана являются далеко не поверхностными, а достаточно глубокими и вписанными в контекст общего исторического развития региона[149].

Во-вторых, как уже было отмечено, сведения Ч. Ч. Валиханова могут рассматриваться как уникальный источник о политико-правовых реалиях в регионе. Ч. Ч. Валиханов побывал в регионе «по горячим следам» последнего из восстаний ходжей и имел возможность получить сведения о нем из первых рук, т. е. непосредственно от свидетелей и даже участников событий. В результате исследователь весьма четко осветил основные тенденции политико-правового развития этого региона, приняв во внимание целый ряд факторов: древние традиции административного управления и правового регулирования отношений в регионе, административно-правовую политику империи Цин, политическую деятельность ходжей и поддерживавшего их Кокандского ханства, а также активизацию деятельности в регионе английских эмиссаров. Его сведения, таким образом, позволяют прояснить причины политической нестабильности в регионе, остающиеся актуальными и до сих пор.

Наконец, в-третьих, интерес Ч. Ч. Валиханова к политико-правовой ситуации в Восточном Туркестане до некоторой степени может объясняться и «семейными» причинами. Этот регион, как известно, граничил с кочевьями казахов Старшего жуза, как раз в это время входившего в состав Российской империи. А правителями в жузе на протяжении многих десятилетий, как известно, были потомки хана Аблая, т. е. близкие родственники самого Валиханова. Уже во время первого восстания 1825–1828 гг. эмиссары его предводителя Джангир-ходжи посещали султанов Старшего жуза — Сюка Аблайханова и Кулана Адилева (близких родственников Ч. Ч. Валиханова), а также их родичей в Среднем жузе с призывом поддержать антикитайское выступление. Однако формально такой поддержки от Старшего жуза ходжа не получил (хотя некоторое количество его представителей и присоединились к восставшим), а султаны Среднего жуза, Аббас и Губайдулла, родные дяди самого Ч. Ч. Валиханова, напротив, намеревались лично поехать в Пекин для демонстрации лояльности императору [Валиханов, 1985 г, с. 345–346; 1985й, с. 320, 322]. Таким образом, сбор и систематизация сведений о Восточном Туркестане, имевшие целью выработку наиболее оптимальной российской имперской политики в регионе, также должны были повлиять на взаимоотношения казахов Старшего жуза с властями Восточного Туркестана.

Итак, начнем с анализа тех сведений о политико-правовых реалиях Восточного Туркестана, которые были составлены по личным наблюдениям Ч. Ч. Валиханова, т. е. организации власти, управления и системы правоотношений под контролем империи Цин. Исследователь сразу обращает внимание на существование двух уровней власти — имперской администрации и местного управления.

Цинская имперская администрация была представлена илийским цзян-цзюнем, т. е. генерал-губернатором, в подчинении которого находились три «военных губернатора» — хебе-амбаня (в Кульдже, Яркенде и Тарбагатае) [Он же, 1985ё, с. 171]. Также в крупных городах имелись тынза, своеобразные «полицейские управления», во главе которых стояли китайские офицеры — пия, а при них находились по 5–6 китайских же полицейских. Кроме того, в наиболее крупных городах Восточного Туркестана (в особенности после ряда восстаний в 1820–1830-е годы) появились китайские гарнизоны, размещавшиеся в местных цитаделях[150]. Этим, собственно, цинская административная структура в Восточном регионе и исчерпывалась.