Иванъ Максимычъ былъ старикъ лтъ пятидесяти, съ краснымъ носомъ и прищуренными глазами. Когда-то при откупахъ служилъ онъ цловальникомъ, въ настоящее же время занимается портняжествомъ и торговлею мясомъ, поставляя таковое окрестнымъ помщикамъ. Прежде ходилъ въ длиннополыхъ сюртукахъ, въ настоящее же время вслдствіе проникнувшей въ село Рыча цивилизаціи, и нкоторымъ образомъ повинуясь и правиламъ экономіи, носитъ коротенькіе пиджаки и въ тхъ же видахъ заправляетъ панталоны за сапоги. Водки однако, какъ бы слдовало человку цивилизованному, Иванъ Максимычъ не пьетъ, и почему суждено ему таскать при себ красный носъ — остается тайной. Нтъ ни одного человка въ околодк, нтъ ни одного ребенка который не зналъ бы Ивана Максимыча. Онъ всегда говорилъ прибаутками, часто употреблялъ въ разговорахъ: съ волкомъ двадцать, сорокъ пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста т. п. И поэтому какъ только бывало завидятъ его идущимъ въ фуражк надтой на затылокъ, такъ сейчасъ же говорили: «Вонъ съ волкомъ двадцать идетъ!» Иванъ Максимычъ былъ мстною ходячею газетой. Рыская по всмъ окрестнымъ деревнямъ и разыскивая коровъ доживающихъ послдніе дни свои съ гуманною цлію поскоре покончить ихъ страданія, онъ все видлъ и все зналъ, разказывалъ все виднное и слышанное довольно оригинально и потому болтовня его слушалась довольно охотно, хотя и была однообразна.
Увидавъ Ивана Максимыча, Анфиса Ивановна приказала кучеру остановиться.
— Слышалъ? проговорила Анфиса Ивановна, подозвавъ къ себ Ивана Максимыча.
— Насчетъ чего это? спросилъ онъ, снимая фуражку и подходя къ тарантасу.
— О крокодил-то?
— О, насчетъ крокодильныхъ дловъ-то! проговорилъ онъ, заливаясь смхомъ, причемъ глаза его сузились еще боле, а ротъ растянулся до ушей, обнаживъ искрошенные зубы. — Вотъ гд грха-то куча! Большущій вить, желтопузый, съ волкомъ двадцать!…
— Какъ? подхватила Анфиса Ивановна. — Разв ихъ двадцать?
— Сорокъ, пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста…
— Кургузые?… разв ты видлъ? добивалась Анфиса Ивановна.
— Вотъ грха-то куча! продолжалъ между тмъ Иванъ Максимычъ, даже та не подозрвая ужаса Анфисы Ивановны. — Должно ухарскій какой-нибудь!… Вдь этакъ чего добраго, крокодилъ-то пожалуй насчетъ проглачиванія займется… и всхъ насъ-то!..
Анфиса Ивановна махнула рукой и приказала хать. Домой Анфиса Ивановна воротилась чуть живая, и несмотря за то что по прізд приняла тройную порцію капель, она чувствовала что сердце ея совершенно замираетъ. Она бросилась въ комнату Мелитины Петровны чтобы хоть отъ вся почерпнуть что-либо успокоивающее, но Мелитина Петровна, увидавъ тетку съ чепчикомъ съхавшимъ съ затылка и съ шалью тащившеюся по полу, только расхохоталась и ничего успокоительнаго не сказала.
Анфиса Ивановна легла спать, положила возл себя горничную Домну, а у дверей спальни лакея Потапыча, чего прежде никогда не длала, и несмотря на это долго не могла заснуть, а едва заснула какъ тутъ же изъ-подъ кровати показался крокодилъ и, обвивъ хвостомъ спавшую на полу Домну, приподнялъ свое туловище по направленію къ кровати и разинувъ огненную пасть проглотилъ Анфису Ивановну!
IV
Участокъ Анфисы Ивановны былъ не особенно большой, но за то на немъ было все что вамъ угодно: и заливные дуга, и лсъ, и прекрасная рка изобиловавшая рыбой и превосходная глина изъ которой выдлывались горшка почитавшіеся лучшими въ околодк, а земля была до того плодородна что никто не запомнитъ чтобы на участк Анфисы Ивановны былъ когда-нибудь неурожай. Домикъ Анфисы Ивановны былъ тоже небольшой, но онъ смотрлъ такъ уютно, окруженный зеленью сада, что невольно привлекалъ взоръ каждаго прозжавшаго и проходившаго. Въ саду этомъ не было на одного чахлаго дерева, напротивъ все задорилось и росло самымъ здоровымъ ростомъ, обильно снабжая Анфису Ивановну и яблоками и грушами, и вишней… Люди склонные къ зависти ругали Анфису Ивановну на чемъ свтъ стоитъ.
— Вдь это чортъ знаетъ что такое, прости Господи! горячились они. — Ну посмотри сколько яблоковъ, сколько вишни! У меня въ саду хотъ бы одна вишенка, а у этой старой карги вишня осыпная!… А какова пшеница-то!.. И на кой чортъ, спрашивается, ей все это нужно!…
Но Анфиса Ивановна даже и не подозрвала что яблоки ея пораждали всеобщую зависть и жила себ преспокойно въ своей Грачевк, окруженная такими же стариками и старухами какъ и она сама.