Грачевский крокодил. Первая редакция

— Такъ это выходитъ процессъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.

И поблднвъ какъ полотно она запрокидывается на спинку кресла. Слово процессъ пугаетъ ее даже боле острога. Она лишалась аппетита и ложилась въ постель. Но сцены подобныя описанной случались весьма рдко, а потому настолько же рдко возмущался и вседневный порядокъ жизни.

Напившись чаю Анфиса Ивановна отправлялась въ садъ и бесдовала съ садовникомъ, отставнымъ драгуномъ Брагинымъ, у котораго тоже была слабость цлый день копаться въ саду, мотыжитъ, подчищать и подпушивать. Съ нимъ заводила она разговоръ про разныя баталіи; старый драгунъ оживлялся и, опираясь на лопату, начиналъ разказывать про битвы въ которыхъ онъ участвовалъ. Анфиса Ивановна слушала со вниманіемъ не сводя глазъ съ Брагина, качала головой, хмурила брови, а когда дло становилось чрезчуръ уже жаркимъ, она блднла и начинала поспшно креститься.

Наговорившись вдоволь съ Брагинымъ, Анфиса Ивановна возвращалась домой, садилась въ угольной комнат къ окошечку и прозвавъ Домну начинала съ ней бесдовать. Въ бесдахъ этихъ большею частію вспоминалось прежнее житье-бытье и иногда рчь заходила о капитан, но тяжелыя воспоминанія дней этихъ (капитанъ, говорятъ, ее очень билъ) какъ-то невольно обрывали нить разговора и Анфиса Ивановна говорила обыкновенно:

— Ну, не будемъ вспоминать про него. Дай Богъ ему царство небесное и пусть Господь проститъ ему все то что онъ мн натворилъ!

Во время разговоровъ этихъ Анфиса Ивановна вязала обыкновенно носки. Вязаніе носокъ было ея любимымъ занятіемъ и такъ какъ у нея не было родныхъ которыхъ она могла бы снабжать ими, то она дарила носки предводителю, исправнику, становому и другимъ. Но при этомъ соблюдались ранги. Такъ, напримръ, предводителю вязала она тонкіе носки, исправнику потолоще, становому вовсе толстые. Анфиса Ивановна даже подарила однажды дюжину носокъ архіерею, но связала ихъ не изъ нитокъ, а изъ шелку, за что архіерей по просьб Анфисы Ивановны посвятилъ въ стихарь рычевскаго причетника.

Къ двнадцати часамъ Потапычъ накрывалъ уже на столъ, раза два или три обойдя вс комнаты и обтервъ пыль. Столь для обда онъ всегда ставилъ круглый и прежде чмъ поставить его всегда смотрлъ на ввинченный въ потолокъ крючокъ для люстры, чтобы столъ былъ по средин комнаты. Въ половин перваго миска была уже на стол и Потапычъ отправлялся къ Анфис Ивановн и приговаривалъ: кушать пожалуйте. Во время обда Потапычъ всегда стоялъ позади Анфисы Ивановны, приложивъ тарелку къ правой сторон груди. Потапычъ въ это время принималъ всегда торжественный видъ, подписалъ голову и смотрлъ прямо въ макушку Анфисы Ивановны. Но несмотря однако на этотъ торжественный видъ онъ все-таки не бросалъ своей привычки ходить безъ галстука, въ суконныхъ мягкихъ туфляхъ и вступать съ Анфисой Ивановной въ разговоры.

— Ну чего смотрите! чего трете! приговаривалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ, замтокъ что Анфиса Ивановна разглядываетъ и вытираетъ тарелку. — Небось ужъ не подамъ грязной; двадцать разъ перетиралъ…

— У меня ужъ такая привычка! оправдывалась Анфиса Ивановна.

— Пора ужъ бросить ее!…. Что вы Англичанка что ли какая что тарелки-то чистыя вытираете.

Если же Анфис Ивановн случалось какомъ бы то ни было образомъ разбить стаканъ или рюмку, то Потапычъ положительно выходилъ изъ себя.

— Что у васъ рукъ что ли нтъ! Ну что вы посуду-то колотите! Маленькія что ли! И глядя на собранные осколки онъ начиналъ причитывать:- Эхъ, ты моя Сонька, Сонька! Сколько лтъ я тебя берегъ и холилъ, всегда тебя въ уголочикъ буфета рядомъ съ Анфиской ставилъ, а теперь кончилось твое житье!

— Ну, будетъ теб, Потапычъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна. — Полно теб плакатъ-то! вс тамъ будетъ рано или поздно!

И бывало вздохнетъ.

Посл обда Анфиса Ивановна отправлялась въ свою уютную чистенькую комнатку и, опустившись въ кресло, предавалась дремот, посл чего приказывала обыкновенно заложить лошадей и отправлялась или кататься, или въ седо Рычи къ отцу Ивану. Но поздки эти удавались ей не всегда и очень часто Домна, ходившая къ кучеру съ приказаніемъ заложить лошадей, возвращалась и объявляла что кучеръ закладывать лошадей не хочетъ:

— Это отчего?

— Некогда, говоритъ.

— Что же онъ длаетъ?

— Табакъ съ золой перетираетъ. Нюхать, говоритъ, мн нечего, а я, говоритъ, безъ табаку минуты быть не могу.

— Да что онъ съ ума сошелъ что ли? сердится Анфиса Ивановна. — Ступай и скажи ему чтобы сію минуту закладывалъ; что до его табаку мн дла нтъ; что дескать барыня гнвается и требуетъ чтобы лошади были заложены.

— Ну что? спрашиваетъ Анфиса Ивановна возвратившуюся Домну.

— Не детъ.

— Что же онъ говоритъ?

— Не поду, говоритъ, безъ табаку; хоть сейчасъ разчетъ давай!