Граф Монте Кристо 1 часть

I searched, ransacked, counted, calculated a thousand and a thousand times the income and expenditure of the family for three hundred years. It was useless. I remained in my ignorance, and the Count of Spada in his poverty.	Я изучал, подсчитывал, проверял тысячу раз приходы и расходы фамилии Спада за триста лет; все было напрасно: я оставался в неведении, а граф Спада в нищете.
My patron died.	Мой покровитель умер.
He had reserved from his annuity his family papers, his library, composed of five thousand volumes, and his famous breviary.	Обращая имущество в пожизненную ренту, он оставил себе только семейный архив, библиотеку в пять тысяч томов и знаменитый молитвенник.
All these he bequeathed to me, with a thousand Roman crowns, which he had in ready money, on condition that I would have anniversary masses said for the repose of his soul, and that I would draw up a genealogical tree and history of his house. All this I did scrupulously.	Все это он завещал мне и еще тысячу римских скудо наличными, с условием, чтобы я каждый год служил заупокойную мессу по нему и составил родословное древо и историю его фамилии, что я и исполнил в точности...
Be easy, my dear Edmond, we are near the conclusion.	Терпение, дорогой Эдмон, мы приближаемся к концу.
"In 1807, a month before I was arrested, and a fortnight after the death of the Count of Spada, on the 25th of December (you will see presently how the date became fixed in my memory), I was reading, for the thousandth time, the papers I was arranging, for the palace was sold to a stranger, and I was going to leave Rome and settle at Florence, intending to take with me twelve thousand francs I possessed, my library, and the famous breviary, when, tired with my constant labor at the same thing, and overcome by a heavy dinner I had eaten, my head dropped on my hands, and I fell asleep about three o'clock in the afternoon.	В тысяча восемьсот седьмом году, за месяц до моего ареста и через две недели после смерти графа, двадцать пятого декабря (вы сейчас поймете, почему это число осталось в моей памяти), я в тысячный раз перечитывал бумаги, которые приводил в порядок. Дворец был продан, и я собирался переселиться из Рима во Флоренцию со всем моим имуществом, состоявшим из двенадцати тысяч ливров, библиотеки и знаменитого молитвенника. Утомленный усердной работой и чувствуя некоторую вялость после чрезмерно сытного обеда, я опустил голову на руки и заснул. Было три часа пополудни.
I awoke as the clock was striking six.	Когда я проснулся, часы били шесть.
I raised my head; I was in utter darkness.	Я поднял голову; кругом было совсем темно.
I rang for a light, but as no one came, I determined to find one for myself.	Я позвонил, чтобы спросить огня, но никто не пришел. Тогда я решил помочь делу сам.
It was indeed but anticipating the simple manners which I should soon be under the necessity of adopting.	К тому же мне следовало привыкать к образу жизни философа.
I took a wax-candle in one hand, and with the other groped about for a piece of paper (my match-box being empty), with which I proposed to get a light from the small flame still playing on the embers. Fearing, however, to make use of any valuable piece of paper, I hesitated for a moment, then recollected that I had seen in the famous breviary, which was on the table beside me, an old paper quite yellow with age, and which had served as a marker for centuries, kept there by the request of the heirs.	Одной рукой я взял спичку, а другой, так как спичек в коробке не оказалось, стал искать какую-нибудь бумажку, чтобы зажечь ее в камине, где еще плясал огонек; я боялся взять в темноте какой-нибудь ценный документ вместо бесполезного клочка бумаги, как вдруг вспомнил, что в знаменитом молитвеннике, который был тут же на столе, вместо закладки лежит пожелтевший листок, так благоговейно сохраненный наследниками.
I felt for it, found it, twisted it up together, and putting it into the expiring flame, set light to it.	Я нащупал эту ненужную бумажку, скомкал ее и поднес к огню.