Граф Соколовский и две чашки чая

Марфа вздрогнула и медленно стала спускаться вниз. Мелентий пока оставался на площадке. И он, и струсившая экономка наблюдали, как граф и интересом перебирал письма.

– Мелентий, от баронессы ничего не было?

Марфа споткнулась о последнюю ступеньку.

– Ваше сиятельство, баронесса Мыслевская прислала нарочного полчаса назад. Марфа сожгла его.

– Кто тебе позволил! – разгневанный граф тут же бросил в экономку свою серебряную трость.

Марфа благополучно увернулась и спряталась в соседней комнате.

– Какая же…, – граф тихо выругался себе под нос. – Мелентий, если она пришлёт ещё раз – немедленно спрячь в кабинете. Никому не давай. Ключ у тебя?

– Да, ваше сиятельство, – Мелентий немного наклонил голову пред поднявшимся на один уровень с ним графом. – Её сиятельство ещё плоха и за весь день ни разу из комнаты не выходила.

– Сразу же, – с нажимом повторил граф. – Тут не только от неё прятать надо.

Как только Александр Константинович поднялся к себе, из-за арки выскочила экономка и в порыве чувств поцеловала Мелентия Евстафиевича прямо в его колючие серебристые усики.

– Как я люблю тебя, Евстафич. Всё удивляюсь – до чего же ты хорош. Милый Мелентий, – её полные губы потянулись к нему во второй раз, но дворецкий смог отстраниться. – Не мог соврать, что вообще ничего не приносили? Вот тут ты сглупил.

– Дура, – беззлобно бросил Мелентий. – Его сиятельство рано или поздно узнал бы, что баронесса Мыслевская писала ему. И лучше пусть будет так, ежели бы он узнал об этом от неё самой. Тогда мы бы с тобой вдвоём отсюда вылетели.

– Ах, вот это верно. Верно, – задумалась Марфа. – Пойду об ужине распоряжусь.

Мелентий Евстафиевич задумчиво опустил руки в карманы и поспешил выйти во двор, чтобы предать любовное письмо баронессы Мыслевской огню. Он не в пример Марфе знал, что рано или поздно хозяин вновь сблизится со своей пассией. Как бы упорно этой связи ни пытались противостоять хоть все друзья графа и все слуги этого дома.

Глава пятая

Откройте дверь!

Ранним утром некий неизвестный «с бородой, умными очками и широким лбом», как описывал его конюх Фёдор, передал через упомянутого Фёдора запечатанный конверт без каких-либо пояснительных знаков или подписей. Александр Константинович принял любопытное послание и ознакомился с его содержимым, закрывшись в кабинете.

«Дорогой Александр Константинович. Надеюсь, вы теперь в добром здравии. Часовщик сказал, вы носите раненую руку на повязке. Уверен, у вас хорошие доктора, и рука скоро поправится. Вы ещё помните наш разговор перед тем, как меня схватила полиция? Я помню. И знаете, за десять лет ссылки я многое обдумал с тех пор. Я не держу зла на вас, и даже благодарен – в Сибири я познакомился с некоторыми чрезвычайно умными людьми, поразительными! В России появляются свои Вольтеры, свои Монтескьё, свои Робеспьеры! Конечно, я не могу называть их фамилий, хотя, не думаю, что вы отнесли бы это письмо в Корпус жандармов. Такие люди, с которыми свела меня судьба (я не верю в судьбу – это лишь фигура речи) перевернут Россию и принесут людям долгожданную справедливость.

Александр Константинович, я пишу вам не по причине сентиментальности, это было бы смешно, а по причине беспокойства. Часовщик совершенно потерял голову из-за своей супруги. Можете относиться к ней как угодно, но для нас она – его гражданская жена, и в разрешении ряженых клоунов с бородами и украшениями мы не нуждаемся. Прошу, оставьте это дело и не ищите её. Софья погубит его, а он славный юноша. Ему не стоило к вам и приходить. Александр Константинович, ничего, кроме беды, это дело не принесёт. Уж поверьте мне.