Гранат и Омела (СИ)

За то, что ты их трогала, я задушу тебя ими.

— Спасибо, — искусственное трастамарское слово оцарапало его язык.

Она мягко улыбнулась — неуверенно и, кажется, даже с облегчением. Дамиан заметил, что она скользнула взглядом по его волосам, — ее глаза вспыхнули теплой охрой от огненного блика — после чего осторожно встала, кутаясь в шкуру.

— Мне нужно промыть тебе раны, иначе они загноятся. — Она сделала небольшую паузу, словно ей было сложно говорить. — Позволишь?

За эту заботу ее следовало бы поблагодарить, не будь Дамиан занят тем, что посылал ей мысленные проклятия. Он сдержался и не скривился. Лихорадка ослабляла способности к самоконтролю, но Дамиан знал, что стоит на кону. И даже будь она самой Лилит, он бы ни за что не дал ей повод себя обыграть.

— Да, — Он криво ухмыльнулся и вскинул бровь. — Обещаю держать руки при себе. — Он приподнял их раскрытыми ладонями к ней.

Авалон серьезно кивнула и отправилась за перегородку.

Воск доброжелательности сполз с лица Дамиана, как посмертная маска. Он тяжело вздохнул, пытаясь унять головокружение и приливы дурноты. Он понимал, что долго не продержится, перед глазами и так все плыло, но упрямо ткнул себя в свежий шрам, намеренно вызвав вспышку боли. Она отрезвила его, хоть он и прошипел ее сквозь стиснутые зубы.

Авалон вернулась, одетая в серую сорочку, доходившую ей до колен. Дамиану сначала показалось, что она нарядилась в мешок с дырами для рук, но, приглядевшись, понял, что это истрепанная и залатанная рубаха егеря. Поставив котелок с водой рядом с ним, Авалон сняла с предплечья тряпицы и погрузила их внутрь. Намочив одну, она отжала ее и нерешительно замерла, глядя на Дамиана.

Этой бы тряпкой сломать тебе шею.

— Прошу. — Он раскинул руки в стороны, позволяя ей приблизиться, хотя и испытывал вязкое отвращение при одной мысли о том, что она оставит на нем свои отравляющие прикосновения.

Она все еще смотрела на него с опаской. Как будто понимала или чувствовала, о чем он думает. Эти догадки начали его нервировать. Он знал, что вёльвы не умеют читать мысли, но выражение ее лица казалось ему слишком подозрительным.

— Будет больно, — предупредила она и быстро приложила тряпицу к ране на его плече.

— Твою мать! — Дамиан дернулся, зашипел и сжал кулаки. Холод от воды был подобен свежему укусу монстра. — Ты накидала туда снега?

— Лед и аконитовый аквавит, — ответила она с такой снисходительностью, что у Дамиана зачесались руки ее придушить. — Я нашла тайник егеря. Не думала, что найду редкий аквавит в такой глуши, он очень дорогой. Но вместе со льдом и парочкой других лечебных трав он помогает обеззаразить рану и уменьшить кровотечение…

Она болтала, не смолкая, а Дамиан концентрировался на боли, пытаясь найти в ней исцеление своей вспыльчивости. Его разъедало чувство брезгливости и омерзения, когда она трогала его кожу. Он отвернулся и сцепил зубы, повторяя молитвы, как спасительную мантру, но никак не мог избавиться от ощущения, что она оставляет на нем свои вёльвские клейма.

— Да ты горишь! — Она приблизилась так, что его лица коснулось ее дыхание, и приложила руку к его лбу. — У тебя жар, Горлойс.

До него донесся ее аромат — гранатовый сидр и цедра лимона, но с резкой звериной ноткой где-то на краю.

— Оставь, — выдержка подвела Дамиана, и он стремительно схватил ее за запястье, не сумев заглушить вспышку гнева. В кулак попала прядь ее волос, показавшаяся его пальцам черным шелком.

Зрачки Авалон расширились, ноздри затрепетали, как у испуганной лошади, учуявшей запах волка. Свет от огня попал на половину ее лица, осветил темный локон, зазолотил ореол вокруг головы, и Дамиану показалось, будто перед ним сидит сама Лилит. Сердце пропустило удар, а в животе как будто провернулось лезвие — страх медленно запустил в него свои изводящие миазмы. Дамиан мог поклясться, что чувствует исходящую от Авалон тьму. Терпкую, как вяжущая хурма. Притягательную, как растекающаяся по телу боль. Пульсирующую, точно кровь из вены. Алую, как раздавленное зерно граната.

Сердце пронзила раскаленная игла ужаса. Дамин поспешно отбросил ее руку — локон мягко упал, зацепившись на мгновение за его потные пальцы — и незаметно вытер ладонь о лисью шкуру, чувствуя, как колотится в горле сердце. Авалон подалась назад, а он отвернулся — лишь бы больше не видеть золотого ореола.

Окунуть бы тебя башкой в этот тазик со льдом, Баргаст. Ведешь себя, как одурманенный идиот.

Страх настолько сильно застал его врасплох, что Дамиан начал злиться. Он вообще не должен был позволять ей прикасаться к себе. Она вёльва, дщерь Лилит. Проклятое существо, что не ведает света и праведности. А Дамиан позволил ей запятнать себя, запятнать сосуд, что даровал ему Князь.

Но разве он уже не запятнал себя во имя Храма?

— Извини. Мне не стоило. Нужно было сначала спросить, — неожиданно сказала Авалон.