Грандиозная заря

Нин теребила чехол от телефона, уже несколько часов не выполнявшего своей главной функции. С каждым часом ей становилось от этого всё более не по себе. Ночью было ещё куда ни шло, но вот когда встанет солнце, отсутствие связи с внешним миром станет совершенно невыносимым, Нин это прекрасно знала.

— И что, ты уже кого-нибудь блокировала? — поинтересовалась Титания.

— Ну конечно, — вздохнула Нин. — Даже папу однажды заблокировала.

— Папу?! И что он такого сделал? Неужели тоже тебя унижал?

— Конечно нет. Это было после ноябрьских терактов[22]. Он стал меня доставать, и я его заблокировала. Правда, ненадолго, всего на несколько дней. Потом приняла обратно.

— А, — отозвалась Титания; ей это вовсе не казалось забавным.

Она стояла и наблюдала за дочерью, сидевшей у огня. Оглядывала её силуэт, манеру сидеть, подложив под себя одну ногу, плечи пловчихи и лицо с правильными, приятными чертами. Она видела дочку так отчётливо на этом расстоянии только потому, что уже много лет назад сменила очки на контактные линзы. Но в те времена, когда она познакомилась с отцом Нин, Титания всё ещё носила уродские тупые очки! А он находил это очаровательным. Таким же очаровательным, как и её литературные замыслы. И почти таким же очаровательным, как её счёт в банке.

— И что же случилось с твоим отцом после терактов? Почему ты мне об этом не рассказывала?

— Потому что и без тебя могу справиться. Ты же сама только что сказала: я «девушка восхитительно умная, взрослая, смешная»…

Цитата развеселила Титанию.

— Ну хорошо, сдаюсь, ты права.

Нин положила телефон и серьёзно посмотрела на мать.

— Папа тогда совсем двинулся. Присылал мне по миллиарду сообщений в день.

— Ну, это нормально, зайчонок. Я в первые недели тоже часто тебе писала, помнишь?

— Да, но ты-то меня растишь с рождения. А он и живёт далеко, и вечно отменяет наши каникулы, когда всё уже спланировано, и постоянно про всё забывает, а тут вдруг ни с того ни с сего…

— Ну хорошо, хорошо, — перебила её Титания. — Я согласна, это твоё личное дело. Ты достаточно взрослая, чтобы принимать такие решения.

— Вот именно.

Нин выбралась из кресла и подошла к печке — перевернуть вещи для бассейна, чтобы лучше просохли. Встряхнула банное полотенце. Ей не хотелось сейчас говорить об отце. И уж тем более о терактах.

— Смешно представить, как ты сидишь на полотенце и боишься пошевелиться там, в фургоне, когда у тебя начались месячные, — сказала она. — Ты правда не знала, что с тобой происходит?

— Нет, — сказала Титания, покачав головой.

— Как глупо! Какие же вы были тогда зажатые, раз не могли об этом разговаривать!

— Я не знаю, все ли были такими, но моя мать совсем не просветила меня на эту тему, что правда, то правда.

Нин бросила взгляд на фотографии над лестницей. Личность бабушки казалась ей сложной и противоречивой, она никак не могла понять, сможет полюбить её или нет.

— Слушай, ну так и что же это был за план? Ты ведь собиралась рассказать о плане Роз-Эме!

— Да, точно, собиралась. Извини, немного отвлеклась. Но мы уже приближаемся к плану.

— Эти её командировки, наверное, были враньём, да? — спросила Нин.

Титания проглотила остатки кофе, поставила чашку на стол и отключила кофеварку от сети.

— Да, но только наполовину враньём, зайчонок. Скажем так: Роз-Эме немного хитрила, и её командировки проходили не так, как мы могли себе представить.

— Как ты об этом узнала? Провела очередное расследование?

— Нет. Роз-Эме сама нам об этом рассказала годы спустя. Вот здесь, в этом самом доме. Одной долгой ночью, немного похожей на сегодняшнюю.

За балконным окном была всё такая же непроглядная темень. Но время, несмотря на это, всё-таки шло. Память Титании переполняли самые разные воспоминания, но рассказывать приходилось выборочно, чтобы успеть добраться до той самой ночи 1986 года, двадцать девять лет, одиннадцать месяцев и несколько дней назад.

Она вернулась к лестнице и сняла со стены фотографию, попутно задержавшись рядом с велосипедом, который стоял под лестницей. Шины были спущены, на раме лежал толстый слой пыли, но всё равно даже сквозь пыль угадывалось, что велосипед красный. Титания нагнулась и вытащила его из укрытия, под свет плафона.

Нин подбежала к ней.

— Можно мне? — спросила она.

— Давай.

Кончиками пальцев девушка стёрла грязь в середине руля и обнаружила под ней табличку, на которой красовалась женщина в соломенной шляпе и шесть букв названия марки.

— Э — эль — мягкий знак — е — тэ — тэ, — прочитала Нин.

Титания почувствовала, как у неё сдавило горло.

— Это он! Тот самый! — изумлённо выдохнула Нин. — Велосипед Вадима!

— Он здесь уже так давно, в этом углу, — проговорила Титания. — Я совсем его забросила. Бедный Вадим…

Она покачала головой, вспомнив день, когда Роз-Эме, верная себе, в очередной раз принялась грузить вещи в багажник «панара».

— У нашей матери был особый дар: она разбивала сердца, — вздохнула она.

— То есть ты хочешь сказать, что она бросила Вадима?

— Да. Но на этот раз тяжелее всего проходило расставание Ориона с Вадимом.