Грандиозная заря

Вадим свернул на обочину и остановил «панар».

Орион зарыдал, Окто вырвало.

И если нам всё же удалось в итоге целыми и невредимыми добраться до моря пять часов спустя, то исключительно из-за того, что остаток пути близнецы ехали порознь: один сидел на коленях у Роз-Эме, а второй остался на заднем сиденье и продолжал оттуда во всё горло оглашать каждую надпись, которая нам встречалась.

— Опасный перекрёсток! Внимание, школа! Закусочная у Деде! Станция техобслуживания! «Антаргаз»! Железнодорожный переезд! Аперитив «Дюбонэ» с корой хинного дерева!

Угомонить его было невозможно, нам оставалось только заткнуть уши и терпеть.

Наконец, когда он выкрикнул «Сен-Жан-де-Сабль!», Вадим заглушил мотор «панара» на стоянке, с которой открывался вид на море. И Орион притих.

— Ух! — вздохнула Роз-Эме.

Я вдруг осознала, что мы впервые в жизни отправились в отпуск и я первый раз вижу море.

Роз-Эме открыла дверцу и для начала выпустила наружу Окто. Потом она вытянула свои длинные ноги перелётной птицы, скинула сандалии, сняла тунику, солнечные очки и широкополую шляпу, бросила всё это на сиденье и крикнула:

— Кто последний в воду, тот мокрая курица!

Мы только успели заметить, как она яркой вспышкой перемахнула через невысокую ограду, и тут же потеряли её из виду.

— Ну что же вы, дети, вперёд! — весело воскликнул Вадим. — Догоняйте!

Мы с Окто и Орионом, растерянно переглядываясь, несколько секунд потоптались у «панара». Когда асфальт начал обжигать ступни, я схватила братьев за руки, и мы бросились за матерью.

Как три неуклюжих щенка, мы выскочили на сухой песок и понеслись по нему, петляя среди голых тел, пляжных зонтов и складных кресел, пока не добежали до тёмной линии влажного песка. Там я наконец остановилась, чтобы перевести дух. Матери в море я не видела, она затерялась среди купальщиков, волн и надувных лодок.

Небо было точь-в-точь как в старых книжках про девочку Мартину[18], которые я откопала на чердаке у Вадима: идеально голубое, с пухлыми облаками, похожими на вату, и несколькими чайками, с криками кружащими у нас над головами. Справа и слева от меня тянулся пляж: огромный, кишащий людьми, небезопасный.

Я повернулась к стоянке в надежде разглядеть Вадима, но и его не увидела. Только слепящее солнце отражалось вспышками в лобовых стёклах машин, всё вокруг светилось разноцветными пятнами, мелькали розовые тела и тела коричневые, люди разговаривали друг с другом на непонятных языках, и развевался на ветру флаг пляжного клуба.

Я почувствовала, что у меня подгибаются колени, и покрепче стиснула руки братьев.

— Консо? — окликнул меня Окто. — Всё хорошо?

— Конечно! — соврала я. — Отлично!

— Я хочу к маме! — потребовал Орион.

Я снова вгляделась в море. Конечно, я читала «Двадцать тысяч льё под водой» и «Отважных капитанов», но литература в данный момент мне ничем не могла помочь. Передо мной лежал лишь подёрнутый дымкой бесприютный простор, исчерченный полосками волн, а над волнами громоздилось бескрайнее небо, которое укрывало собой весь пляж с его цветными пятнами и размытыми лицами: вокруг была целая вселенная, и я в ней медленно тонула.

— Вон она! — вдруг закричал Окто.

Я почувствовала, как он отпустил мою правую руку, и Орион тут же отпустил левую.

— Эй! Подождите!

Ноги меня почти не слушались. Бежать было невозможно. Верхняя половина тела дрожала от холода, а нижняя — плавилась от жары. Солнечный свет слепил глаза, от воздуха, насыщенного йодом, кружилась голова, и я вдруг оступилась и качнулась в сторону.

Очнувшись, я обнаружила, что лежу в шезлонге под тенью пляжного зонта. Надо мной склонились Вадим и Роз-Эме.

— Солнышко! — воскликнула Роз-Эме. — Ну ты меня и напугала!

— Обыкновенное недомогание, — успокоил её Вадим, меряя мне пульс. — Такое бывает…

И он тихонько сказал на ухо матери загадочную фразу, которую я всё равно услышала:

— Особенно у девочек, которые совсем скоро станут девушками.

Роз-Эме оглянулась и посмотрела на него как-то странно.

— Ты думаешь, это оно? Уже?

— Почему бы и нет? — ответил Вадим. — В одиннадцать лет это очень даже возможно.

— Что возможно? — спросила я.

— Ну… ну как бы… — забормотала Роз-Эме.

— На! — вдруг раздался громкий голос Окто. — Смотри, что мы тебе купили в баре!

Под зонтом появились близнецы с палочками фруктового льда в руках. Окто протянул мне бутылку лимонной шипучки, и Роз-Эме воспользовалась этим, чтобы не отвечать на мой вопрос.

— Я думаю, надо будет проверить ей зрение, — сказала она Вадиму. — Может, ей нужны очки?

— Что? Нет, пожалуйста! Это ведь такое уродство! — воскликнула я, вспомнив о девочке из нашего класса, которую все дразнили Очковой змеёй.

— Не волнуйся, Консо! Ты слишком хорошенькая, чтобы вдруг стать уродиной из-за каких-то очков, — улыбнулась Роз-Эме, довольная тем, что можно сменить тему.

Хоть моя мать и называла себя феминисткой, она оказалась не готова объяснить мне, что такое менструальный цикл. Поэтому я вынуждена была довольствоваться шипучкой и пребывать в неведении.