Грандиозная заря

Нин вдруг с оскорблённым видом прервала танец.

— Что? Розали Маршан? Эта дура?

— Прости, я не знала, что она дура, — сказала Титания. — В те времена ты её просто обожала! Если бы она записалась на курсы вязания, ты бы тоже начала вязать.

— Пф-ф! Что за ерунда!

— Напрасно сердишься, зайчонок. Нам всем время от времени бывает нужна модель для подражания. Например, у меня были Доминик Батеней и Жан-Поль Бельмондо. А у тебя — Розали Маршан…

Нин, нахмурившись, скрестила руки на груди.

— Может быть, — нехотя признала она. — Но всё равно она страшная стерва. Больше никогда мне о ней не говори, ладно?

— Конечно, — поспешно пообещала Титания, предположив, что речь идёт о спортивном соперничестве двух пловчих.

Нин снова забралась в кресло, вид у неё был мрачный. Ей совсем не хотелось объяснять матери, что Розали Маршан встречается с Маркусом с того самого вечера, когда все они были на вечеринке у девочки из выпускного физического, чьё имя она забыла. Ей совсем не хотелось рассказывать, как она плакала в чужой кухне, где пахло мокрой псиной и плесневелым сыром.

— Ты когда-нибудь влюблялась в парня, который даже не знает, как тебя зовут? — вдруг спросила Нин.

Вопрос вырвался сам собой, и девушка прикусила губу.

— О-оу, — протянула Титания, понимая, что соперничество между двумя девушками выходит за пределы дорожек бассейна.

Она ненадолго задумалась, мысленно перелистывая альбом воспоминаний, и наконец улыбнулась.

— Патрик Вивье-Лажель, — сказала она.

Услышав это имя, Нин не удержалась от улыбки.

— Кто это? — спросила она. — Похоже на название фирмы, которая выпускает замороженные продукты[37].

— Ты почти угадала! — воскликнула Титания. — Его отец был директором консервного завода!

— И?

— Ну и вот представь себе: Патрик Вивье-Лажель был самым популярным мальчиком во всём лицее. И я, бедная дурочка, в него влюбилась. Я только-только перешла в лицей, мне было ровно столько же, сколько тебе сейчас. Рассказать?

Нин обхватила руками ноги и положила подбородок на колени.

— Конечно, — сказала она.

Глава 17 1981

Прошёл уже целый год с тех пор, как Роз-Эме закинула нас с братьями, как багаж, на четвёртый этаж скромного многоквартирного дома на окраине Моншателя, и я худо-бедно привыкала к новой жизни.

В лицее я вписалась в девчачью компанию: неразлучные Жеральдин и Стефани, бунтарка Фло, Виржини, Кристель и красавица Анн-Шарлот. По субботам после уроков те, у кого был мопед, сажали к себе на багажник тех, у кого мопеда не было, под рычание моторов мы покидали свой район, переезжали на тот берег и ехали в центр города. Там мы часами разглядывали витрины «Нувель Галери» и «Приз-уник», вертели рекламные стенды с кассетами в «Диско Фазз» и смотрели, как мальчишки играют в пинбол в прокуренных кафе на главной улице.

Денег у нас обычно почти не бывало, но под вечер мы часто оказывались в кинотеатре «Лё Рояль», где показывали новые фильмы примерно через полгода после их выхода на экраны в Париже. Именно там я посмотрела «Последнее метро»[38], «Звёздные войны. Эпизод V», мюзикл «Слава»[39], из-за которого мне ужасно захотелось научиться танцевать, и главное — «Бум»[40], из-за которого мне ужасно захотелось целоваться с мальчиками.

Мальчиков в лицее было предостаточно! Десятки и десятки! Но меня угораздило поступить точь-в-точь как все остальные: влюбиться в Патрика Вивье-Лажеля.

Он был в выпускном классе, мрачный и загадочный, с репутацией донжуана, и восемьдесят процентов девочек в лицее Альберта Эйнштейна мечтали с ним встречаться. Понятное дело, у меня не было ни единого шанса. Думаю, что именно по этой причине я его и выбрала: чтобы иметь возможность страдать в одиночестве, страдать много и долго, как героини книг. История неразделённой любви сыграла в тот год для меня гораздо большую роль, чем оценки или отношения с преподавателями: под неё подстраивались моё расписание, настроение и, что особенно важно, мировоззрение.

В тот год дела в мире, как обычно, шли так себе. Началась война между Ираном и Ираком, СССР вторгся в Афганистан[41], Джона Леннона убил какой-то психопат, вьетнамские «люди в лодках»[42] тонули в Южно-Китайском море, а в Англии Маргарет Тэтчер разгоняла забастовки. Во Франции атмосфера была не менее мрачной. Мы потеряли Жан-Поля Сартра и Джо Дассена, не попали на чемпионат Европы по футболу, а семилетнее правление Валери Жискар-д’Эстена, на которое пришлись два нефтяных кризиса, завершалось настоящей агонией: цены росли, и безработица от них не отставала. Майские выборы[43] обещали быть напряжёнными.

Обстановка у нас дома тоже была непростой.