Грандиозная заря

Нин кивнула. О да, это она прекрасно понимала! На сто процентов. Хоть мир и изменился с тех пор, как её маме было столько же лет, сколько ей самой сейчас, некоторые вещи, похоже, остались точно такими же. Интересно: то, что Маркус тоже страстно увлечён политикой, всего лишь совпадение? Прошлой весной это ведь он возглавил в лицее движение против реформы трудового кодекса. Это он организовал в социальных сетях забастовку среди учащихся, и он же устроил блокаду и велел навалить мусора перед воротами, чтобы никто не смог войти. Нин была в восторге: приходишь утром на занятия и обнаруживаешь, что вместо очередного обыденного дня там происходит нечто совершенно необыкновенное. И неважны причины, поводы и обоснования. Ей нравился Маркус, стоящий на горе из деревянных ящиков, красивый, как певец, и с мегафоном в руке. Нравились человеческая теплота, энтузиазм и желание бороться вместе за великие цели.

— А дальше? — спросила она у матери. — Что было дальше?

— Ну что, Арлетт Лагийе проиграла. В мае 1981-го президентом был избран Франсуа Миттеран.

— Ну ясно. Но дальше-то что?

— К сожалению, мир не стал лучше, зайчонок. А потом наступил конец года, Патрик Вивье-Лажель получил степень бакалавра и уехал, не попрощавшись и не оглянувшись, учиться в Париж. Мы с подружками остались в Моншателе, растерянные и разочарованные, с нашей «Красной книжечкой», от которой больше не было никакого проку.

— Вау. Печаль, — вздохнула Нин.

— Да уж, настоящая драма. Но я тебя успокою: сердца наши были разбиты недолго, и ни одна девочка из лицея Альберта Эйнштейна не вскрыла себе вены из-за Патрика Вивье-Лажеля. Жизнь пошла своим чередом, вот и всё. А когда настало лето, Роз-Эме устроила нам сюрприз: впервые привезла нас сюда.

Глава 19 Лето 1981 — лето 1986

Никому ничего не сказав, на свои сбережения Роз-Эме купила странный домик в лесу, в самом конце дороги, прямо у воды. Изначально эта лачуга, построенная на возвышенности и окружённая деревьями, служила пунктом наблюдения за птицами, сюда приезжали группы орнитологов. Но со временем исследователи забросили это место, и оно стояло всеми забытое, пока сюда не явилась перелётная птица Роз-Эме, чтобы обосноваться здесь и оживить заброшенный дом.

Наша мать считала, что ей невероятно повезло, потому что с дороги его было совершенно не видно. В тот день, когда она впервые привезла нас сюда, нам пришлось выбраться из «панара» и расчищать себе путь. Окто, Орион и я голыми руками убирали с дороги упавшие ветки, которые уже обросли насыпью из камней и земли. Ещё немного, и мы бы совсем не смогли проехать. С тех пор мы больше никогда не являлись сюда без лопаты и секатора. Приходилось то и дело прорубать себе дорогу, а уж если весной шли сильные дожди, потом надо было выдирать из земли корни-щупальца, разрывать лопатой засохшую грязь, разравнивать рытвины… Я даже придумала специальную игру в фанты, чтобы без ссор решать, кому на этот раз выпадет самая грязная работа.

— О нет, — злился проигравший. — Это несправедливо! Я на прошлых каникулах драл корни!

— А не надо было проигрывать в «Да и нет не говорите»! — радовались двое остальных.

Признаться, чаще всего из машины с лопатой приходилось вылезать Ориону. Из-за особенностей в развитии он соображал медленнее нас, и мы с Окто бессовестно этим пользовались. Подсчитывая очки, мы каждый раз ухитрялись его запутать.

— Какие вы подлые! — вздыхала Роз-Эме, глядя через лобовое стекло, как её бедный котёнок сражается с зарослями.

— А вот и нет, — оправдывался Окто. — Просто мы играем по правилам!

— И мы не виноваты, что Орион всё время проигрывает! — добавляла я.

— Идите и помогите ему сейчас же! — не выдерживала Роз-Эме. — Втроём у вас дело пойдёт в три раза быстрее.

— Я что-то не очень хорошо себя чувствую, — вдруг говорил Окто слабым голосом и доставал из кармана ингалятор. — Если я выйду, боюсь, не обойдётся без приступа…

— А если не выйдешь, боюсь, не обойдётся без подзатыльника!

Раздосадованные, мы с братом слезали с уютных сидений и отправлялись на помощь Ориону.

Когда «панар» наконец добирался до конца дороги, мы были все в поту, грязные как свиньи, и Окто без конца брызгал себе в горло «Вентолином», мрачно поглядывая на Роз-Эме. Если погода была хорошая, я первой бросалась в озеро. «Кто последний в воду, тот мокрая курица!» Я прыгала не раздеваясь с моста и через секунду выбиралась из воды, счастливая и с туфлями, полными ила.

Так начинались наши каникулы — мы называли их «каникулами робинзонов». Несколько недель полного отшельничества вдали от Моншателя, вдали от всего вообще, без электричества и водопровода — по крайней мере в первые годы; потом ситуация изменилась. Но с 1981-го по 1986-й каждое лето, пять раз подряд, мы проводили здесь абсолютно дикие и вольные каникулы и очень привязались к этому месту. К нашему убежищу. К нашей тайне.

Когда мы в первый раз ступили на террасу, Роз-Эме заставила нас поклясться, что мы никому не расскажем об этом доме.

— Даже моим подружкам? — уточнила я.

— Прости. Даже твоим подружкам.