Грандиозная заря

— Можно ещё и маски сделать! Было бы круто.

Окто кивнул и сказал, что подумает. После этого мы закрыли коробки, спустились вниз и уселись у огня.

— Ну? — спросил Окто.

Это я попросила их приехать, значит, и разговор предстояло вести мне.

— Я долго думала… — начала я.

— Ой! — Окто изобразил испуг и рассмеялся.

— И приняла решение.

— Ай! — веселился Окто, по-прежнему в прекрасном настроении.

Я предполагала, что ему станет не так смешно, когда я выложу всё, с чем приехала. И не ошиблась.

— Я хочу написать единственную историю, которая, на мой взгляд, достойна того, чтобы быть написанной. Я напишу нашу историю. Историю Роз-Эме, Пьетро и всех остальных.

Близнецы сидели в креслах напротив, и я увидела, как они синхронно подпрыгнули. Будто я их одновременно больно ущипнула.

— Смеёшься? — спросил Окто.

Сам он больше не смеялся.

— Мама будет против, — отозвался Орион.

— Подождите! Я же не сказала, что опубликую эту историю. Речь пока идёт только о моей потребности её записать. Это разные вещи.

Как я и предполагала, братья заняли оборонительную позицию, но у меня были заготовлены для них аргументы. Главное, чтобы они меня выслушали.

— Для этого мне нужно… Мне буквально необходимо поговорить с Пьетро.

— Что?! — не поверил Окто.

— Этого делать нельзя! — воскликнул Орион.

— Конечно можно. Нет такого закона, который запрещал бы мне разыскать собственного отца и поговорить с ним. Единственное, что мне мешает, — закон, который провозгласила на этом самом месте Роз-Эме.

— То есть ты не станешь этого делать? — дрожащим голосом уточнил Орион.

— Роз-Эме исчезла из нашей жизни одиннадцать лет назад, — продолжала я, цедя слова сквозь зубы. — И все эти годы она даже не пыталась с нами увидеться.

— Но ты ведь прекрасно знаешь почему! — закричал Окто, стукнув кулаком по подлокотнику кресла. — Она что, непонятно объяснила? Консо, её жизнь в опасности! И наша, соответственно, тоже!

Я попыталась усмирить безумный стук сердца, но от волнения меня всю колотило. Я понимала: мои доводы идут вразрез со всем, что Роз-Эме вбила нам в голову, и с моей стороны очень рискованно говорить братьям то, что думаю.

— Правда может иметь много сторон, — попыталась я объяснить. — Взгляните на себя! И на меня! Мы уже давно взрослые. И можем наконец подумать о себе самих, вам не кажется? Откуда нам знать, права ли Роз-Эме? Вам не кажется, что нам пора пересмотреть положение дел?

— Да что с тобой такое? — спросил Окто, поморщившись. — Можно подумать, ты…

Его голос прозвучал сдавленно и сипло. Точно таким же непонимающим тоном фразу за него закончил Орион:

— Можно подумать, ты разлюбила маму!

Слова хлестнули меня по лицу, было ужасно больно их слышать. Но следовало во что бы то ни стало оставаться сильной, и я поборола желание заплакать.

Я всегда любила Роз-Эме. Любила, по правде говоря, даже слишком сильно. Обожала. Все эти годы память о ней была впечатана глубоко во мне и превратила живую Роз-Эме в статую, идол, несокрушимое божество. Даже в тысячах километров от неё я задыхалась под тяжестью нашей клятвы. И братья мои, сами того не сознавая, задыхались точно так же.

— Я должна познакомиться с моим отцом, — повторила я. — Он хранит вторую половину истории. Без него я не смогу сдвинуться с места. Если я этого не сделаю, то остаток жизни проведу задержав дыхание и дожидаясь маловероятного возвращения Роз-Эме.

— И чего ты хочешь от нас? — буркнул Окто. — Разрешения?

Я поморщилась.

— Не думаю, что мне требуется разрешение. Но вот ваша поддержка — да. Она бы не помешала.

Окто решительно покачал головой, и я повернулась к Ориону: он елозил в кресле и явно чувствовал себя неважно.

— Может, мама скоро вернётся? — пробормотал он еле слышно.

Я делано рассмеялась.

— Слушайте, вы что… не видите? Она же нас совершенно забросила!

— Что за ерунда! — взвился Окто. — Ты забыла, что она для нас сделала? Забыла всё, что она нам рассказала? Консо, ты вообще в своём уме??

Мой брат, вне себя от гнева, вскочил с кресла и вышел на террасу. На нём по-прежнему была кофта-скелет Ориона. В сумрачном ноябрьском освещении выглядело действительно жутковато.

Я схватила сигареты и вышла за братом, Орион проводил меня взглядом.

— Консо, тебе надо бросить курить, — сказал он.

— Да! Я знаю! Спасибо! Совсем не обязательно каждый раз мне об этом сообщать!

Ну вот. Я разнервничалась, хотя обещала себе, что буду сохранять спокойствие.

Снаружи воздух был прохладный, пахло водой и сухой листвой. Я закурила. Окто стоял ко мне спиной, сунув руки в карманы джинсов.

Я ещё так много хотела сказать. Я чувствовала, что должна торопиться.

Франсуа Миттеран уже два года не был у власти, и больше никто не мог гарантировать снисхождения Франции к бывшим итальянским террористам.

— Что, если Пьетро экстрадируют в Италию? — набросилась я на Окто. — Что, если его приговорят к пожизненному заключению?

— Вот и хорошо! — воскликнул брат. — Пусть этот подонок сдохнет, мне на него плевать!