Гранты, «бумагология» и договор подряда, или Что собой представляет сегодняшняя польская наука

Вы когда-нибудь ходили на курсы по подготовке к сдаче экзамена на международный языковой сертификат — IELTC, FCE и т.п.? Если они ведутся опытными учителями, они очень полезны и действительно помогают добиться успеха. Но язык там не учат. Там знакомят курсантов с технической стороной экзамена, показывают, задачи какого вида на нем бывают, и подсказывают, как их решать. Хорошая подготовка к экзамену на языковой сертификат имеет столько же общего с уровнем владения иностранным языком, сколько способность получения научных грантов — с бытием подлинно выдающегося ученого. Это вещи не противоположные, но совсем разные. Грантовые заявки пишутся с использованием специфической стилистики, должны содержать определенные ключевые фразы (биологи и химики знают, например, что употребление слов «опухоль» или «онкологический» значительно повышает шансы на победу в конкурсе) и требуют навыков перевода языка научной идеи на проектный жаргон. Этому всему надо отдельно учиться. И люди, в основном молодые, учатся, приспосабливаясь к действующей системе, становясь менеджерами проектов и бухгалтерами и неуклонно деградируя как ученые — еще до того, как они действительно заслужили это звание! В свою очередь, пожилые профессора, которые уже много чего добились в науке, обладающие большим опытом, научными связями и умением руководить научными коллективами, и которые в силу этих преимуществ могли бы успешно управлять проектами, часто не имеют возможности подавать заявки на конкурсы, так как в большинстве конкурсов существуют ограничения по возрасту — участвовать могут лишь те, кому не исполнилось 35 лет[23].

Тот факт, что львиная доля грантов предназначена исключительно для «молодых, талантливых» научных сотрудников, в значительной мере усложняет трансфер знаний от старшего поколения к младшему. А ведь этот процесс в принципе является основой существования науки как системы постепенного накапливания знаний, системы, которая развивается и совершенствуется из поколения в поколение. Именно таким путем, путем создания стабильных научных коллективов, многолетнего сотрудничества и взаимного формирования идей, смогли в XX веке образоваться польские научные школы, известные во всем мире — математическая, кристаллографическая, медиевистская. Даже особенно талантливые, выдающиеся ученые могут работать только тогда, когда они не погружены в пустоту, когда вокруг них создана соответствующая академическая среда и атмосфера научного поиска, то есть то, что сейчас в Польше активно уничтожается[24].

Но ведь не развитие науки ставится сегодня как цель перед польскими учеными. У них есть другие задачи, к выполнению которых они должны стремиться — например, продвижение польских университетов в международных рейтингах, где лидируют американцы и британцы. Во-первых, надо заметить, что методика создания этих рейтингов весьма сомнительна, и это признают даже представители тех вузов, которые занимают в них высокие позиции. Во-вторых, в Польше распространено ложное представление, что якобы место университета в этих рейтингах зависит исключительно от критерия научной производительности его сотрудников. Это значит, что в том, что польские университеты находятся только в конце рейтингов (если вообще в них учтены), якобы виноваты сами польские ученые. В действительности критерии, по которым составляются рейтинги, намного более сложные. Среди них — и условия труда ученых, то есть размер их вознаграждения и доступность лабораторного оборудования, и процент женщин и представителей этнических меньшинств среди студентов, и успех выпускников на рынке труда. То есть для того, чтобы в свете рейтингов считаться хорошим университетом, нужно заботиться не только о производительности сотрудников, но и об их комфорте, и об уровне жизни всего студенческого и научного сообщества, которое с этим университетом связано[25]. Польским министерским «реформаторам» такой подход кажется необычным.