«Нет, колебанье бесполезно.Все ясно для меня.Я говорю из тьмы железнойДля завтрашнего дня».В одной из черных одиночекШел разговор всю ночь:«Согласен, — шепчет переводчик, —Нам кое в чем помочь?Жить, как мы все. Пусть на коленях.Но жить. Согласен жить?Шепни нам только слово, пленник,Чтоб слово заслужить.Шепни хоть на ухо, — и тотчасДверь настежь из тюрьмы.Взвесь и прикинь, сосредоточась:Не так уж скупы мы.Смахнуть с земли тебя легко мне.Легка любая ложь.Но вспомни, вспомни, только вспомни,Как белый день хорош».И тот ответил: «Бесполезно.Все ясно для меня». —Так он сказал из тьмы железнойДля завтрашнего дня.И довод прозвучал последний:«Как люди ни чисты,Но платят за Париж обедней, —Плати за жизнь и ты».Шпион ушел с достойным видом,Скрывая торжество.И шепчет узник: «Нет, не выдам,Не выдам никого.Пусть гибну. Франции известенМой лозунг боевой.За столько слов ее и песенПлачу я головой».Опять вошли, ведут под стражейНа немощеный двор.И рядом вьется скользкий, вражий,Немецкий разговор.Но что ни скажут — бесполезно.Молчал он, честь храня,Под пулями, во мгле железнойДля завтрашнего дня.Под пулями успел он фразуПропеть: «К оружью, граж…»И грянул залп. И рухнул сразуТоварищ славный наш.Но Марсельеза стала скороТой песнею другой,Той самой лучшею, с которойВоспрянет род людской.
1942
ПАРИЖ
Где шире дышишь ветром непогоды,Где зорче видишь в самом сердце тьмы.Где мужество — как алкоголь свободы,Где песня — разбомбленных стен углы,Надежда — горсть нестынущей золы?Не гаснет жар в твоей печи огромной.Твой огонек всегда курчав и рыж.От Пер-Ляшез до колыбели скромнойТы розами осенними горишь.На всех дорогах — кровь твоя, Париж.Что в мире чище твоего восстанья,Что в мире крепче стен твоих в дыму?Чьей легендарной молнии блистаньеСпособно озарить такую тьму?Чей жар под стать Парижу моему?Смеюсь и плачу. О, как сердце бьется,Когда народ, во все рога трубя,На площадях твоих с врагами бьется!Велик и грозен, мертвых погребя,Париж, освободивший сам себя!