Григорий Шелихов

видано, чтобы женщина, да к тому же жена именитого купца, рожала в

присутствии чужого мужчины. Вся надежда была на Кузьминиху.

Следуя торговому навыку, Шелихов заодно прикинул расходы,

связанные и с этим предстоящим торжеством. Кузьминихе - двадцать

бобров, попу с причтом за крещение - пятнадцать шкур, куме и куму - по

десяти, потом гости и почетные поздравители, их тоже с пустыми руками

не отпустишь - сотней бобров, да еще отменной доброты, никак легче не

отделаешься, а это... это, почитай, пять тысяч рублев! Да охотским

пиявкам пятьдесят тысяч за здорово живешь отдай. А на это ведь два

корабля океанических для Славороссии построить можно!..

А доходы? Ссужавшие экспедицию тузы-богатеи Голиков и Лебедев

выговорили себе львиную долю наживы - восемь частей, предоставив

Шелихову только одну часть, так как последняя, десятая, идет на всех

промышленников - мореходов и зверобоев, которые под почетным, но скупо

оплачиваемым титулом "компанионов" вынесли на своих плечах всю тяжесть

промысла.

- Наташенька, - поделился он своими выкладками с женой, давно с

любопытством следившей за его манипуляциями и вырывавшимися

возгласами, - нам с почину и двуста тысяч американская земля не

даст...

- Награждения свои промышленным ты и вовсе не посчитал, а отдать

беспременно придется, - напомнила ему Наталья Алексеевна об

обязательствах, выданных от себя многим промышленным. - На сколько их

будет?

- Запамятовал, из головы вон! - побледнел Шелихов. - Совсем

убила!.. Нищим в плавание пошел, нищим и вернулся... Что будем делать?

- А вот что... - И деловито, спокойно, как будто не он, а она

была купцом первой гильдии, отвела от мужа огорчение. - Расходов на

крещение не будет: не дам сынка в никонианскую купель макать, рожу и в

Иркутске у себя в моленной окрещу, гостей званых и незваных не

набежит, а Кузьминихе за то, что пособит и со мной поживет, за глаза

десяти бобров довольно, - вот со счетов пять тысяч и скинь! И

пятьдесят тысяч - тоже, охотским хапугам ничего не давай. Меня

ссадишь, в дом проведешь - и плыви в Петропавловск, там оглядишься и

придумаешь, что делать. Исправник камчатский Штейнгель посулов не

берет, а растолкуешь, как и чем тебя опутали, - глаза прикроет, даже

если ты и продашь шкуры чужеземным китобоям

Высказанные Натальей Алексеевной мысли полностью совпадали с

намерениями Шелихова, пойти на которые он не решался из боязни упреков

в том, что оставляет ее одну да еще пускается на рискованное

предприятие. В те времена плавание из Охотска в

Петропавловск-на-Камчатке считалось делом опасным, и половина

отправлявшихся в него мореходов не доходила до цели.

- Ты гляди, Гришата, делай, как сумеешь, но интерес людей наших,

товарищей по тяжестям безмерным, соблюди и все, что обещал, до

копеечки выплати, иначе... худо нам будет. А деньги - о них не думай:

с компанионов своих судом возьмешь, по доверительной бумаге ты вправе

усердных за счет компании поощрять...

- Ох, спасибо тебе, Наташенька, - облегченно вздохнул Шелихов, -

ты беду мою как руками развела...

После разговора с женой Григорий Иванович собрал своих мореходов,

взял с них клятву не проронить ни словечка и, обрисовав положение,

предложил идти на Камчатку.

- Там и товаров, нам нужных, на складах больше. А в Охотском

Биллингсовы людишки все давным-давно порастащили! - сказал он, не

совсем уверенный, что довод этот покажется мореходам достаточно

убедительным.

Но мореходы согласились и решили стать на рейде в четырех-пяти

верстах от берега, спустить на берег Григория Ивановича с женой, а

также самых слабых из команды и пассажиров "Трех святителей". А

вернется Григорий Иванович, сняться завтра же с якоря и идти на

Петропавловск.

Доставив жену в безлюдный дом, стоявший с заколоченными дверями и

окнами, Шелихов нашел в городе Кузьминиху и предложил ей переселиться

в избу к Наталье Алексеевне. Хитрая старуха сразу сообразила, что

мореход вернулся не с пустыми руками, и выговорила за помощь в родах

Наталье Алексеевне двадцать бобров.

К вечеру, поцеловав в последний раз жену и всячески избегая

встречи с охотскими начальниками, терпеливо выжидавшими в своих

канцеляриях появления морехода с посулами, Шелихов вернулся на корабль

и утром на заре снялся с якоря, чтобы идти на Камчатку.

К полному своему удовольствию, он в самую последнюю минуту вдруг

увидел спешившего на байдаре к кораблю асессора Коха. Кох понял, что

Шелихов в судную канцелярию теперь уже не зайдет, купец хитрит, но и

Кох не прост: он навестит морехода на корабле сам. И все же Кох

опоздал.

- Улетел воробей, сыпь, сукин сын, соли на хвост! - орал,

надсаживаясь, Шелихов, примечая, как отстает байдара от набирающего

ход корабля.

К концу третьего дня плавания воображаемые гримасы и брань

разочарованного в своих ожиданиях Коха уже не смешили Шелихова.

Веселое настроение померкло. Начался дождь, и стали давать себя знать