Грозовой перевал

Ярко светила луна, кое-где на земле белел снег, и мне подумалось, что она, быть может, вздумала прогуляться по саду на сон грядущий. Вдруг я разглядела фигуру какого-то человека, крадущегося вдоль ограды внутри парка, но это была не моя барышня. Когда на него упал свет, я узнала одного из конюхов. Он простоял довольно долго, глядя на проезжую дорогу, потом быстрым шагом пошел вперед, словно что-то заметил, и вскоре появился вновь, ведя под уздцы пони мисс Кэти. Она только что спешилась и шла рядом. Конюх тихонько повел лошадку на конюшню, а Кэти забралась в дом, отворив створку окна в гостиной, и бесшумно проскользнула наверх, где я ее и поджидала. Она аккуратно закрыла дверь, скинула покрытые снегом башмаки, развязала ленты шляпы и, не подозревая, что за нею следят, собиралась снять мантилью, но тут я встала и объявила себя. Кэтрин застыла, как камень, пробормотала что-то невнятное и больше не двигалась.

– Моя дорогая мисс Кэтрин, – заговорила я, слишком хорошо помня ее недавнюю заботу обо мне, чтобы начать с выговора. – Куда же вы ездили в такой час? И почему пытаетесь меня обмануть, рассказывая небылицы? Где вы были? Говорите же!

– На том конце парка, – запинаясь, сказала она. – Я тебя не обманывала.

– И больше нигде? – не отставала я.

– Нет, – чуть слышно пробормотала она.

– Ох, Кэтрин! – с горечью воскликнула я. – Вы сами понимаете, что поступаете дурно, иначе не стали бы мне лгать. И меня это очень печалит. Я бы скорее согласилась три месяца лежать больной, чем слушать заведомую ложь.

Кэти кинулась ко мне и, расплакавшись, обвила мою шею руками.

– Понимаешь, Эллен, я так боюсь, что ты разозлишься, – сказала она. – Обещай не сердиться, и я все тебе расскажу без утайки. Мне и самой не хочется ничего скрывать.

Мы уселись у окна, и я уверила ее, что браниться не буду, каков бы ни был ее секрет – а я, конечно, и без того догадалась, – и Кэти начала свой рассказ:

– Я была в «Грозовом перевале», Эллен. С тех пор как ты заболела, я ездила туда каждый день, кроме трех раз до того, как ты стала выходить из комнаты, и двух после. Я давала Майклу книжки и картинки, и за это он вечером седлал Минни, а потом отводил ее на конюшню. Имей в виду, его ты тоже не должна ругать! Туда я приезжала в половине седьмого, обычно оставалась до половины девятого и галопом мчалась домой. И ездила я вовсе не для развлечения; часто мне бывало очень горько, иногда радостно – может, раз в неделю. Сначала я думала, что мне предстоит нелегкое дело – убедить тебя, чтобы ты позволила мне сдержать данное Линтону слово, потому что, уходя, я пообещала ему приехать на следующий день. Но поскольку на следующее утро ты оставалась в своей комнате, я смогла убежать без всяких хлопот. Пока Майкл чинил замок на калитке у парковых ворот, я взяла у него ключ, объяснив, что кузен ждет моего прихода, потому что сам он болен и не может приехать в «Дрозды», а батюшка меня не пускает. Я договорилась с Майклом о пони. Он любит читать и собирается скоро от нас уйти, потому что женится. И он предложил, чтобы я взамен дала ему почитать книги из нашей библиотеки, но я решила, что лучше принесу свои – так получилось даже лучше.

В мой второй приезд Линтон был оживлен, и их служанка Зилла убрала для нас комнату, жарко затопила камин и сказала, что раз Джозеф на молитвенном собрании, а Гэртон Эрншо ушел с собаками на охоту – повывести из наших лесов фазанов, как я узнала потом, – мы можем делать, что нам вздумается. Она принесла мне подогретого вина и пряников и вела себя на редкость дружелюбно. Линтон сидел в кресле, а я – в маленьком кресле-качалке у камина. Мы смеялись и весело болтали – нам так многое хотелось сказать друг другу. Мы строили планы, куда пойдем и что будем делать летом, но не стану их пересказывать, потому что ты сочтешь их глупыми.