Грозовой перевал

– Я не собираюсь брать назад свое слово, – сказала Кэтрин. – Я готова сей же час выйти за него, если после этого вы отпустите меня в «Дрозды». Мистер Хитклиф, вы жестокий человек, но вы же не злодей и не станете из одной лишь злобы безвозвратно лишать меня счастья. Если батюшка решит, что я намеренно оставила его и умрет прежде, чем я вернусь, как я смогу жить дальше? Я больше не плачу, но встану перед вами на колени и не поднимусь, не отведу глаз от вашего лица, пока вы не посмотрите на меня! Нет, не отворачивайтесь – взгляните на меня! Вы не увидите ничего, что могло бы вызвать вашу ненависть. Я не держу на вас зла и не сержусь, что вы меня ударили. Неужто вы, дядя, в своей жизни никогда никого не любили – совсем-совсем никогда? Ах, вы должны посмотреть на меня хоть разок. Я такая несчастная, что вы непременно пожалеете меня и поймете.

– Отцепи от меня свои саламандровы пальцы и убирайся прочь или получишь пинка! – закричал Хитклиф, грубо оттолкнув ее. – Лучше пусть меня обовьет змея. Какого черта тебе пришло в голову подольщаться ко мне? Ты мне противна!

Его в самом деле передернуло, и, словно от гадливости, по телу пробежала дрожь. Он отпихнул свой стул, а я встала и приготовилась излить на него все мыслимые проклятия, но замолкла посреди первой же фразы из-за угрозы, что меня запрут одну в другой комнате, скажи я еще хоть полслова.

Смеркалось. Вдруг у садовых ворот послышались голоса. В ту же секунду хозяин дома поспешил выйти во двор. В отличие от нас он не терял головы. Две или три минуты он с кем-то разговаривал, а затем вернулся один.

– Мне показалось, это ваш кузен Гэртон, – заметила я, обращаясь к Кэтрин. – Хорошо бы он пришел. Кто знает, может, он принял бы нашу сторону?

– Приходили трое слуг из поместья искать вас, – сказал Хитклиф, услышав мои слова. – Вы могли бы открыть окно и позвать на помощь, но, готов поклясться, девчонка рада, что вы этого не сделали. Я уверен, она счастлива, что ей пришлось остаться.

Узнав, что мы упустили такую возможность, мы обе дали волю своим чувствам и рыдали в голос до девяти часов. Хитклиф нас не прерывал, но потом велел подниматься наверх через кухню в комнату Зиллы. Я прошептала Кэтрин, что лучше не спорить: может, получится вылезти из окна или пробраться на чердак, а оттуда через световой люк на крышу. Однако окно было таким же узким, как и окна внизу, а люк, несмотря на все наши усилия, не поддавался. Мы вновь оказались взаперти. Лечь мы не смогли. Кэтрин расположилась у окна и в волнении ожидала утра, и на все мои уговоры хоть немного отдохнуть я получала в ответ лишь глубокие вздохи. Я села на стул и раскачивалась взад-вперед, сурово осуждая себя за то, что столько раз пренебрегала своими обязанностями, из-за чего, как думалось мне тогда, проистекали все несчастья моих хозяев. Сейчас я понимаю, что на самом деле это было не так, но в ту ужасную ночь я видела происходящее именно в таком свете. Даже Хитклиф казался мне менее виноватым, чем я сама.

В семь часов он пришел и спросил, встала ли мисс Кэтрин. Она тут же подбежала к двери и ответила:

– Да.

– Тогда пойдем, – сказал он, открыл дверь и вытащил ее из комнаты.

Я поднялась, чтобы выйти следом, но Хитклиф снова повернул ключ в замке. Я потребовала, чтобы меня выпустили.

– Потерпи, – ответил он. – Скоро пришлю завтрак.

Я принялась колотить в дверь и яростно дергать щеколду. Кэтрин спросила, почему я остаюсь взаперти. Он ответил, что придется мне потерпеть еще час, и они ушли. Терпела я часа два или три. Наконец послышались шаги, но не Хитклифа.

– Я поесть принес, – произнес чей-то голос. – Откройте.

С радостью послушавшись, я увидела Гэртона, который стоял, держа гору всякой снеди, которой хватило бы на целый день.

– Берите, – сказал он, сунув мне в руки поднос.

– Погоди минутку, – начала я.

– Не-е, – ответил он и ушел, не обращая внимания на мои слезные просьбы остаться.

Я просидела взаперти весь тот день, потом всю ночь, потом еще день и еще. Всего пять ночей и четыре дня просидела я там и не видела никого, кроме Гэртона, – он приходил один раз по утрам, являя собой образец истинного тюремщика: угрюмого, немого и глухого ко всем моим попыткам пробудить в нем справедливость или сочувствие.

Глава 28

На пятое утро или, точнее, день послышались другие шаги – более легкие и частые, и на этот раз кто-то вошел в мою комнату. Это была Зилла, закутанная в алую шаль, в черной шелковой шляпе и с висевшей на руке плетеной корзинкой.

– Ах, душенька миссис Дин! – воскликнула она. – В Гиммертоне только и разговоров что о вас. Я уж думала, вы утопли в болоте Вороного Коня, и барышня с вами, покуда хозяин не сказал, что нашел вас и приютил! Это ж надо! Вы, должно быть, на островок выбрались. А в трясине сколько просидели? Так это верно, что вас хозяин спас, миссис Дин? Но вы не исхудали – знать, не совсем уж плохо вам пришлось, да?

– Ваш хозяин – истинный мерзавец! – ответила я. – Но он за все ответит. Не надо было ему пускать этот слух. Правда все равно скоро откроется!