Грозовой перевал

– О чем это вы? – удивилась Зилла. – Он никаких слухов не распускал. В деревне все говорят, что вы пропали в болоте. Я, как пришла, говорю Эрншо: «Ох, что тут случилось, мистер Гэртон, после моего ухода! Ужасно жалко молодую барышню и такую милую Нелли Дин». А он на меня глаза как выпучит! Я подумала, он ничего не знает, и все ему рассказала. А хозяин-то услышал и про себя заулыбался, а потом и говорит: «Ежели они и были в болоте, то теперь выбрались, Зилла. В эту минуту Нелли Дин сидит в вашей комнате. Когда подниметесь к себе, скажите ей, что может уходить, вот вам ключ. Она надышалась болотными испарениями. Хотела опрометью бежать домой, но я запер ее, чтобы сначала пришла в чувство. Пусть тотчас идет в «Дрозды», коли может, и передайте от меня, что ее молодая леди явится вслед за ней, чтоб успеть на похороны сквайра».

– Неужели мистер Эдгар умер? – ахнула я. – О, Зилла, Зилла!

– Нет-нет! Сядьте, моя добрая миссис Дин, – ответила она. – Вам нездоровится. Он покамест не умер. Доктор Кеннет говорит, что еще денек проживет. Я встретила доктора на дороге и спросила.

Но я не села. Вместо этого схватила накидку и шляпу и поспешила вниз, ибо путь наконец был открыт. Оказавшись в «доме», я огляделась в поисках кого-нибудь, кто мог бы сказать, где Кэтрин. Комнату заливал солнечный свет, дверь была распахнута настежь, но я никого не увидела. Покуда я раздумывала, бежать ли мне сразу домой или вернуться и искать свою барышню, мое внимание привлекло тихое покашливание, доносившееся от камина. На скамье лежал Линтон, единственный обитатель комнаты, и, посасывая леденец, с апатичным видом следил за мной.

– Где мисс Кэтрин? – строго спросила я, надеясь, пока он один, взять его испугом и выведать, куда они спрятали барышню.

Он продолжал сосать леденец, прямо как невинный младенец.

– Она ушла? – снова спросила я.

– Нет, – ответил он. – Она наверху. Ей не уйти. Мы ее не отпустим.

– Вы ее не отпустите? Безмозглый кретин! – вскричала я. – Немедленно скажите, где ее комната, или вы у меня сейчас по-другому запоете!

– Это вы по-другому запоете, если папа узнает, что вы пытались проникнуть к Кэтрин, – ответил он. – Он говорит, что мне нечего ее жалеть. Она моя жена, и это позор, если она захочет от меня уйти. Он говорит, что она меня ненавидит и желает мне смерти, потому что рассчитывает забрать мои деньги. Но она их не получит и домой не пойдет – никогда! Может плакать и в обморок падать сколько душе угодно!

И он снова принялся за леденец, смежив веки, как будто собирался заснуть.

– Мастер Хитклиф, – вновь приступила я к нему, – неужто вы позабыли о доброте Кэтрин в прошлую зиму, когда вы утверждали, будто любите ее, когда она приносила вам книги и пела песенки, когда она навещала вас и в снег, и в холод? Она плакала, если приходилось пропустить встречу с вами, ибо боялась вас огорчить. И тогда вы чувствовали, что она в сто раз лучше вас, а теперь верите в лживые измышления своего отца, хотя прекрасно знаете, что он питает отвращение к вам обоим. Да еще объединились с ним против нее. Хороша же ваша благодарность, нечего сказать!

Уголки губ Линтона опустились, и он вынул изо рта леденец.

– Разве она пришла в «Грозовой перевал» из ненависти к вам? – продолжала я. – Сами подумайте! Что до денег, то она даже не знает, получите вы их или нет. Говорите, она падает в обморок, а сами оставляете ее одну в чужом доме – вы, кто испытал на себе, что значит быть одиноким, всеми покинутым! Вы жалели самого себя, но и она тоже жалела вас, однако ее вы нынче пожалеть не можете! Видите, мастер Хитклиф, я плачу – я, пожилая женщина и простая служанка. А вы, после того как притворялись, что любите ее, и должны были бы ее боготворить, приберегли свои слезы лишь для себя одного и преспокойно лежите здесь, бессердечный, эгоистичный мальчишка!

– Я не могу оставаться с ней, – сердито ответил он. – По своей воле ни за что не останусь. Она плачет, а я этого не выношу. И все никак не перестанет, хотя я говорю, что позову отца. Однажды я даже его позвал, и отец пригрозил, что задушит ее, если она не утихнет, но как только он вышел из комнаты, она начала снова. Стенала и страдала всю ночь, хотя я с досады кричал на нее и говорил, что она мешает мне спать.

– Мистер Хитклиф ушел? – спросила я, поняв, что это подлое создание не способно сочувствовать нравственным мучениям своей кузины.