Грозовой перевал

– Какая хвастунья! – отозвался мистер Хитклиф. – Мне достаточно неприязни к тебе, чтобы не было нужды обижать еще и его, так что не сомневайся, мучения я тебе обеспечу. И заметь, не я заставлю тебя его возненавидеть, а его собственный милый нрав. Он весь кипит от злобы из-за твоего побега и его последствий. Не жди от него благодарности за свою благородную преданность. Я слышал, как он расписывал Зилле, что он сделал бы с тобой, если бы был силен, как я. Намерение имеется, а физическая слабость обострит его изобретательность, и замена силе найдется.

– Я знаю, что у него злой нрав, – сказала Кэтрин. – Он же ваш сын. Но, к счастью, я по природе добрее и смогу его простить. И я также знаю, что он любит меня, а поэтому и я люблю его. А вот вам, мистер Хитклиф, любить некого, и, какими бы несчастными вы нас ни сделали, мы в отместку будем думать, что жестокость ваша вызвана еще бо́льшим несчастьем. Вы ведь человек несчастный, не так ли? Одинокий, как дьявол, и такой же завистливый. Никто вас не любит, и никто не заплачет, когда вы умрете. Не хотела бы я быть на вашем месте!

Кэтрин говорила с каким-то мрачным торжеством. Казалось, она решила перенять дух будущей семьи и получает удовольствие от горя своих врагов.

– Ты скоро пожалеешь, что родилась на свет, – проговорил ее свекор, – если останешься здесь еще хоть минуту. Отправляйся, ведьма, собирать свои вещи!

Кэтрин с презрением удалилась. Я стала просить, чтобы меня взяли в «Перевал» на место Зиллы, предложив, чтобы та заняла мое, но Хитклиф ни за что не соглашался. Велел мне замолчать и тогда впервые решился окинуть взглядом комнату и посмотреть на портреты. Разглядывая портрет миссис Линтон, он сказал:

– Этот я заберу домой… не потому, что он мне так уж нужен, просто… – Он резко отвернулся к огню и продолжал – за неимением лучшего слова, придется сказать «с улыбкой»: – Расскажу тебе, что я вчера сделал. Я велел могильщику, который копал могилу для Линтона, расчистить крышку ее гроба и открыл его. Подумал, что я там и останусь, когда снова увидел ее лицо – ибо это все еще было ее лицо, – так что могильщику еле удалось вернуть меня к действительности. Но он предупредил, что от воздуха лицо покойной переменится, поэтому я закрыл гроб, но расшатал одну стенку – с другой стороны, не там, где лежит Линтон, будь он проклят! Хорошо бы его залили свинцом! И я подкупил могильщика, чтобы он, когда меня похоронят рядом, вытащил эту стенку, а потом и стенку моего гроба. Я закажу себе такой. И когда Линтон доберется до нас, он не узнает, кто где.

– Какой грех, мистер Хитклиф! – воскликнула я. – Неужто вы не постыдились тревожить покойницу?

– Никого я не тревожил, Нелли, – ответил он, – просто немного облегчил себе жизнь. Теперь мне будет гораздо легче. А у тебя прибавится уверенности, что я останусь под землей, когда помру. «Тревожить покойницу»! Ничего подобного! Это она меня тревожит днем и ночью вот уже восемнадцать лет, беспрестанно, безжалостно – до вчерашней ночи. Только вчера ночью я спал спокойно. Мне снилось, что я сплю своим последним сном рядом с нею, сердце мое остановилось, и щека так и заледенела, прижавшись к ее щеке.

– А если бы ее разложившаяся плоть уже смешалась с землей или что-нибудь того хуже, что бы приснилось вам тогда?