Грозовой перевал

– Ни за что! – прогремел Эрншо. – Стоит ему лишь задумать уйти, как он покойник! Уговорите его попытаться это сделать – и вы убийца. Или, по-вашему, я должен все потерять без надежды вернуть свое добро? А Гэртон должен стать нищим? О проклятие! Я верну все, и его золото в придачу! Потом заберу его жизнь, а душу отправлю в ад! С таким гостем там сразу станет в десять раз чернее!

Вы мне рассказывали, Эллен, о привычках своего прежнего хозяина. Он явно пребывает на грани безумия. По крайней мере, так было в тот вечер. Я содрогалась, будучи рядом с ним, и даже мрачный, невоспитанный слуга уже не казался мне таким отвратительным. Эрншо вновь начал угрюмо ходить по комнате, я же открыла засов и ушла на кухню. Джозеф стоял, склонившись к очагу, и заглядывал в большую кастрюлю, висевшую над огнем, а рядом на скамье была поставлена деревянная миска с овсяной мукой. Вода в кастрюле начала закипать, и он повернулся, чтобы рукой зачерпнуть из миски муку. Я предположила, что старик готовит нам ужин, а поскольку была голодна, решила сделать еду съедобной и поспешно закричала: «Я сама сварю кашу!» Отодвинула кастрюлю так, чтоб Джозеф не смог достать, и начала снимать шляпу и амазонку.

– Мистер Эрншо, – продолжала я, – распорядился, чтобы я сама за собой ухаживала. Так и будет. Я не собираюсь вести себя у вас как леди, не то, боюсь, умру с голоду.

Джозеф уселся.

– Бог ты мой! – проворчал он, почесывая от колена до лодыжки ноги в полосатых чулках. – Не успел я приспособиться к двум хозяевам, как, нате вам, затеялись новые порядки, да еще и хозяйка на голову свалилась; видать, пора мне отсель убираться. Не думал я, не гадал, что придет мне время уйти со старой доброй фермы, и, кажись, оно недалече!

Я не обращала внимания на его причитания, но решительно принялась за дело, со вздохом вспоминая дни, когда готовить ужин было для меня веселой забавой. Однако я гнала печальные мысли. Сердце мое обливалось кровью при воспоминании о былом счастье, и чем больше я боялась вызвать в памяти картины прошлого, тем быстрее мешала кашу деревянной лопаткой и сыпала в воду пригоршни овсяной муки. Джозеф наблюдал мою стряпню с растущим негодованием.

– Вона что делает! – воскликнул он. – Тебе, Гэртон, каши сегодня не поесть; это не каша, а комья с мой кулак. Вот опять! На вашем месте я бы бухнул все в кастрюлю вместе с миской! Ну, теперь снимите пенку, и готово! Тяп-ляп! Хорошо еще, что дно не отвалилось!

Каша, признаюсь, и в самом деле оказалась комковатая, когда я раскладывала ее по четырем тарелкам. Из молочной был принесен большой кувшин с парным молоком, который тут же схватил Гэртон и начал пить прямо из него, так что молоко потекло по обеим сторонам его большого рта. Я возмутилась и потребовала, чтобы мальчику налили в кружку, объявив, что не смогу пить молоко после столь неряшливого с ним обращения. Старый грубиян ужасно обиделся из-за моей привередливости и несколько раз повторил, что «мальчонка ничуть не хуже вас» и «такой же здоровенький» и «что это я вздумала о себе воображать». Между тем мерзкий ребенок продолжал причмокивать и, глядя на меня исподлобья, пускал слюни в кувшин.

– Я буду ужинать в другой комнате, – сказала я. – У вас есть гостиная?

– Гостиная! – издевательским тоном повторил старик. – Гостиная! Нету у нас никаких гостиных. Коли наше общество вам не по нраву, ступайте к хозяину, а коли не по нраву хозяин, сидите с нами.

– Тогда я пойду наверх, – ответила я. – Покажите мне мою комнату.

Поставив свою тарелку на поднос, я пошла за молоком и налила себе немного. Не переставая причитать, Джозеф встал и поплелся впереди меня. Мы поднялись на чердак. Он открывал то одну, то другую дверь, и мы заглядывали в помещения, мимо которых шли.

– Вот вам комната, – наконец сказал он, откинув какую-то скрипучую доску на петлях. – Чтоб кашу поесть, подойдет. Там в углу мешок с пшеницей, несильно грязный. Ежели боитесь запачкать свои роскошные шелка, постелите сверху платок.

Комнатой оказался чулан, пропахший солодом и зерном; по углам были свалены мешки с тем и другим, но посередине оставалось довольно много места.

– Послушайте! – воскликнула я, сердито глядя на него. – Здесь же нельзя спать. Покажите мне мою спальню!

– Спальню! – снова передразнил он меня. – Вы уж видели все тутошние спальни. Вон там моя.

Он указал на другой чулан, отличавшийся от первого тем, что стены там были голые и в нем стояла большая низкая кровать без полога, покрытая с одного конца синим одеялом.

– Зачем мне ваша? – возмутилась я. – Полагаю, мистер Хитклиф не спит на чердаке, так ведь?

– Ах, выходит, вам потребен мистер Хитклиф? – воскликнул он, как будто сделал открытие. – Так бы сразу и говорили! Я бы сказал вам без этих хождений, что в его комнату вам ходу нет. Она всегда закрыта, и никто, кроме него, там не ест.