Я развернулась в кресле, чтобы глянуть на часы, висевшие на стене за спиной. Осталось пять минут. Смогу ли я игнорировать его вопрос еще триста секунд? По правде говоря, планов не было. И хотя многие – Клэр, Рори, Марни, Лорн с Рене – с удовольствием приняли бы меня, мне было стыдно вымаливать место за чьим-то столом. Я сказала родителям, что остаюсь в городе с мужчиной, с которым встречаюсь, потому что рассудила, что мы с Брэндоном будем вместе. Но он в пятницу вечером объявил, что на следующий день уезжает на неделю вместе с семьей. Не было времени проработать все чувства – стыд, одиночество, обиду и гнев. Они засели, как самодельная взрывчатка, под ребрами.
– Где будет Брэндон? – не отставал Макс.
Я посмотрела на доктора Розена, надеясь, что он понимает: я вот-вот взорвусь от стыда за то, что мне предстоит очередной праздник, когда некуда пойти, даром что у меня есть бойфренд. Повторение истории с Италией и Джереми.
– Ну же, давайте, – сказал доктор Розен. Он понимал.
Я, противясь, замотала головой.
– Хотите держать все это в себе? – спросил он, бросая взгляд на часы. Оставалось двести секунд.
– Нет! – вскрикнула я. НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!
– Что нет? – доктор Розен задержал на мне взгляд.
Все нет. Нет затыканию себе рта ради мужчины, который не хочет проводить со мной праздники после нескольких месяцев отношений. Нет Брэндону, говорящему мне о своей поездке за сорок восемь часов до рейса. Нет одиночеству. Нет переворачиванию, и отсутствию права голоса, и бесполезному сидению в группе, когда я изолирована, одинока и нафарширована тайнами. Доктор Розен смотрел на меня так же, как тогда, когда я вернулась из поездки в Германию. Он по-прежнему тревожился обо мне, своей маленькой неудаче. А должен был ненавидеть. Я вот себя ненавидела.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Перестаньте быть со мной такими милыми!
– Я не перестану любить вас, как не перестанет любить вас эта группа.
Я крепко зажмурилась. Я ненавидела их всех за то, что у них было: за свойственников, которых они терпеть не могли, за забывчивых супругов, за пасынков-наркоманов. За рецепты начинки. За семьи. За места, где они могли быть, за людей, с которыми они могли быть. Если бы я открыла глаза, то увидела бы их лица, признаваясь, что мне некуда пойти. Я сложилась пополам, вцепилась в волосы и дернула. Сильно. Острая физическая боль принесла облегчение. Мои руки были полны волос, которые я выдрала из скальпа.
Я хотела, чтобы терапия была линейной. Я хотела видеть измеримые улучшения с каждым годом, который я в нее вкладывала. К этому моменту, через пять лет и два месяца от начала, я должна была приобрести иммунитет к ярости, которая заставляла меня выдирать собственные волосы собственными руками.
Патрис положила руку мне на спину.
– Пожалуйста, не вреди себе. Приезжай ко мне.
– Мне не нужна жалость! Мне нужно мое, мое собственное! Мне нужна моя семья! Я думала, вы поможете, доктор Розен!
От моих воплей вибрировали стекла.
Я снова была все той же рыдающей на групповой терапии женщиной с полными горстями выдранных волос. Буду ли я когда-нибудь кем-нибудь другим?
– Вы можете побыть с этой болью? – спросил доктор Розен.
– Нет! – от сеанса не осталось ни секунды. Голова гудела.
– Побудьте с этой болью.
Я вскочила и подхватила с подоконника керамический цветочный горшок. Подняла его обеими руками над головой и с силой опустила на лоб – как раз на линию волос. Раскаленная добела тишина ошеломила меня, а потом в голову бросилась боль. Я выпустила горшок из рук. Грунт в пестринках крохотных белых гранул посыпался на пол вместе с отростком эвкалипта. Доктор Розен взял меня за руки и подвел обратно к креслу. Я не сопротивлялась. Села, ощупала пальцами шишку, уже начавшую набухать на голове. Все умолкли, слышно было только мое прерывистое дыхание.
– Скажите уже это, доктор Розен: «На этом сегодня остановимся». Все кончено.
Было две минуты десятого. Никто не двинулся с места. Не поднимая глаз, я спросила:
– Что мне делать? – я спрашивала всех. Мы встретимся снова только через неделю. Рыдание, застрявшее в груди, прорвалось. – Я думала, мне становится лучше!
– Больше не делай себе больно, – повторила Патрис. – Пожалуйста.
– Кристи… – Макс замешкался. – Оттого, что ты хранишь тайны Брэндона, тебе не легче.
Я кивнула и разжала ладони, надеясь, что этот жест спасет меня от меня самой. Доктор Розен, как обычно, порекомендовал в праздники как можно больше быть с другими людьми. Ходить на встречи. Ночевать на диване у Лорна и Рене. Как дошкольница, я должна была договариваться о совместных «играх» с людьми из группы или из 12-шаговой программы.