Homo ludens

Вот два эпизода. В Студии Табакова на Чаплыгина я была общественным завлитом, а Леша самым младшим студийцем. Готовили дипломный спектакль курса «И с весной я вернусь к тебе» про Павку Корчагина по пьесе Алексея Казанцева, режиссером был Валера Фокин. Леше тогда было лет пятнадцать, и он тайно от Табакова бегал в Театр Гедрюса Мацкявичюса, в который был влюблен, и даже занимался там в студии. Однажды его привезли оттуда на машине домой, нога была в гипсе. На мой истерический вопрос, что случилось, друзья-студийцы ответили: «Ему на ногу упал рояль». Премьера в Студии Табакова состоялась через несколько дней. Леша играл обывателя с загипсованной ногой. Зямочка, конечно, был на спектакле, а перед этим всю ночь обсуждался вопрос, уходить Леше из Студии Табакова к Гедрюсу или нет. Все прошло очень успешно – цветы, аплодисменты. Мой дядя благодарил, беседовал с Табаковым о высоком. Но он не был бы Паперным, если бы в конце не бросил реплику: «Ну что ж, теперь Леша может с уверенностью сказать: “ноги моей не будет в этом театре”». Кажется, Олег Павлович обиделся.

Алексей Паперный в спектакле Марка Розовского «Холстомер», 1980-е. Фото К. Горячева

Была и гораздо более поздняя история: в ней нога упоминается уже в другом контексте. Я тогда уже работала у Розовского, и Марк поставил эпопею «Два существа в беспредельности» по «Преступлению и наказанию» Достоевского. У Марка никогда не срабатывал инстинкт самосохранения: он пригласил на премьеру всех ведущих специалистов по Достоевскому – в основном из ИМЛИ. Среди приглашенных был и Зиновий Самойлович. Скажем прямо, спектакль был не из самых удачных. Литературоведы погрустнели. Зяма не смог сдержаться и сделал довольно резкий разбор. Марк побагровел и заявил, что при всем его уважении к Паперному как к критику он должен заявить, что в театре Паперный не разбирается. Это было особенно обидно, потому что Зиновий очень любил театр и кино и у него были интересные статьи о театре. Зяма в ответ отрезал: «Ира, быстро собирайся – мы уходим». Повернулся к Марку и добавил: «Ноги ее больше не будет в этом театре». Потом все как-то развиднелось. Но осадок остался.

Вообще в моих отношениях с Зямочкой всегда побеждало чувство юмора.

Когда я была девчонкой, а может и по сей день, главной чертой моего характера, помимо доброты и т. д., была необязательность. Зиновий же был до педантичности ответственным человеком. И в творчестве, и в работе, и в отдыхе любил порядок и точность. Конечно же, эти две противоположные стихии часто сталкивались.

Зяма был всегда талантливым рассказчиком, искрометным и остроумным человеком. И мне очень захотелось поделиться этим своим счастьем с классом. Я заявила классному руководителю, что мой дядя Зиновий Самойлович Паперный жаждет выступить перед моими одноклассниками. Учительница согласилась, хотя и без видимого восторга. Одновременно я объяснила Зяме, что ученики моего класса просто мечтают о встрече с известным литературоведом. В назначенный день Зиновий пришел в школу. В классе его встретили с недоумением, учительницы видно не было. И когда растерянный литературовед спросил, где Ира Паперная, ему ответили: «Она ушла с подружками в кино» (скорее всего, просто забыла). Зяму вежливо попросили подождать за дверью. После чего к нему вышла девочка с косичками и произнесла одну фразу: «Зёма, не надо». С тех пор фраза «Зёма, не надо» стала крылатой в нашей семье, а эта история – поводом для бурного веселья во многих застольях.

Вообще квартира на Русаковской на втором этаже была в те годы «хорошей квартирой». Кто только там не сиживал: Лиля Брик, Василий Катанян, Ираклий Андроников, Леонид Зорин, Владимир Этуш, Борис Слуцкий, Наум Коржавин, Борис Заходер, Анатолий Эфрос, Татьяна и Сергей Никитины, Майя Туровская, Эмиль Кардин, Наталья Крымова, Александр Асаркан, Анна Берзер, Инна Соловьева, Станислав Долецкий, Людмила Петрушевская, Лунгины и еще многие, многие другие – не буду перечислять, а то могу кого-то забыть и обидеть. Иногда нам разрешали посидеть со взрослыми, иногда нет, но мы подслушивали, и часто сидящие за столом гости слышали за дверью взрывы звонкого детского смеха.

У Зямы были, когда я повзрослела, две дежурные шутки по моему поводу. Первая: как называется моя химическая диссертация? Ответ: «Масс-спектрометрическое определение положения двойных связей в полициклических системах». Переждав взрыв хохота, Зяма пояснял: «Ничего не понял, кроме слова “связи”». И вторая: как называется институт, где ты сейчас работаешь? Я бойко отвечала: «НИИБИХС в Купавне». Хохот был громовой. «Ты что, издеваешься?» – картинно удивлялся Зяма. Я невозмутимо расшифровывала: «Научно-исследовательский институт биологических испытаний химических соединений».