Homo ludens

В книге юмористических произведений З. Паперного Чехов появляется не только как драматург, давший ей заглавие. Эстетические принципы Чехова, весь его духовный облик столь значительны для автора, что он постоянно мысленно обращается к нему. Так, критикуя усложненно-выспренний язык некоторых литературоведческих сочинений, где главным критерием качества выступает мировоззрение, З. Паперный вспоминает о письме Чехова одному из корреспондентов: «Что касается пантеизма, о котором Вы написали мне несколько хороших слов, то на это я Вам вот что скажу: выше лба глаза не растут, каждый пишет, как умеет. Рад бы в рай, да сил нет. Если бы качество литературной работы вполне зависело лишь от доброй воли автора, то верьте, мы считали бы хороших писателей десятками и сотнями. Дело не в пантеизме, а в размерах дарования».

Неожиданно и вместе с тем естественно мысль о Чехове появляется в рассказе «История одной пародии», где речь идет о пародии Паперного на роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?», об исключении его из партии, о благодарности тем людям, которые его защищали: «И еще одного человека я хотел бы назвать – Антона Павловича Чехова. Помню, после очередного обсуждения моего дела о пародии в МГК я пошел в Отдел рукописей Библиотеки имени Ленина. Я уже задумал тогда новую работу “Записные книжки Чехова”, хотя в ту пору шансы напечатать ее были весьма невелики. Стал читать и перечитывать чеховские “книжки”, записи, наброски, увлекся, забылся, начал сопоставлять заметки, и мое персональное дело стало тихо отчаливать от меня… Чехов, автор записных книжек, художник, словно врач, оказывал мне неотложную помощь» («Музыка играет так весело…», М., 1990, с. 116).

Любовь к Чехову как писателю особенно ему близкому зародилась у Паперного еще в детстве. В книге «Стрелка искусства» он вспоминает, как отец – учитель-словесник читал двум мальчикам-близнецам – ему и брату Борису – рассказ «Дама с собачкой», как воодушевлялся отец, и от волнения на глаза набегали слезы. Борис Паперный погиб на Великой Отечественной войне, и его памяти посвящена книга «Записные книжки Чехова».

В Московском институте философии, литературы, истории (знаменитом ИФЛИ довоенных лет), где училось много впоследствии прославленных писателей и ученых-филологов, Зиновий Паперный был известен и любим. Его мемуарный очерк об учителях был напечатан в самом начале недавно вышедшего большого сборника воспоминаний «В том далеком ИФЛИ»[12]

.

И студент ИФЛИ, и потом – аспирант МГУ, Паперный верен Чехову. Его кандидатская диссертация «Творчество Чехова третьего периода» стала открытием в чеховедении, однако это не помешало ему с тем же непобедимым паперновским юмором писать о своей увлеченности темой: «Все, что было за рамками темы, перестало меня интересовать. Жизнь сосредоточилась только на третьем периоде. Все, начиная с общефилософских категорий и кончая уличными происшествиями, воспринималось с одной точки зрения: какое это имеет отношение к творчеству Чехова третьего периода?» («Я читаю лекцию о Чехове» – «Музыка…», с. 187). Мы ловим себя на мысли, что, не будь здесь иронии, автор никогда не был бы так близок к Чехову, как в действительности был. Но при этом он настойчиво предостерегал пишущих о Чехове от иллюзии об особенной близости его нашему времени: получается такая сверхблизость с писателем, что невольно вспоминается насмешливая чеховская запись: «Барышня пишет: “Мы будем жить невыносимо близко от вас”». «Невыносимой близости» с великими писателями Паперный не терпел.

Он писал о многом: о поэзии и прозе, театре и кино. Ему принадлежат книги о Маяковском и Светлове, получившие заслуженное признание. Но именно исследования о Чехове становились главными вехами его пути.

Чехов – тема неисчерпаемая, о чем свидетельствует огромное влияние чеховской прозы и драматургии на русскую и мировую литературу в ХХ веке. Паперный изучал это влияние не только там, где заметно сходство тем и мотивов, но и на глубине идейных и эстетических связей писателей. Так, свою большую работу «Блок и Чехов», напечатанную в томе «Литературного наследства» «Александр Блок. Новые материалы и исследования» (книга 4), он начинает с характеристики резких отличий поэта-символиста от прозаика-реалиста, а затем обнаруживает глубинную близость между ними. В статье «Душа писателя» (1909) Блок говорил о «дуновении души народной, не отдельной души, а именно – коллективной души», услышать которую – самое главное для художника. «Всеобщая душа, – цитирует Блока Паперный, – так же действенна и так же заявит о себе, когда понадобится, как всегда. Никакая общественная усталость не уничтожает этого верховного и векового закона. И, значит, приходится думать, что писатели недостойны услышать ее дуновение. Последним слышавшим был, кажется, Чехов». Именно такое восприятие Чехова отозвалось в известном признании Блока, сделанном в том же году в письме к матери под впечатлением спектакля «Три сестры» в Художественном театре: «Чехова принял всего, как он есть, в пантеон своей души».