Homo ludens

Но мое заочное знакомство с З. С. началось задолго-задолго до того. 54-й или 55-й год. Я, школьник, иду по улице своего Челябинска и от нечего делать останавливаюсь у газетной витрины с вывешенной «Литературной газетой». Привлекает внимание рецензия на только что тогда вышедший фильм «Анна на шее». Мне, как и большинству зрителей, картина чрезвычайно понравилась – а тут, вижу, рецензент усматривает в ней неточности, ненужные украшательства. И ведь убеждает – начинаешь с ним соглашаться. Название рецензии «Можно, но не нужно», подпись – З. Паперный. Можно сказать, это был один из первых для школяра уроков точности оценки, вкуса и чувства меры, нелицеприятной разборчивости по отношению к общепризнанному. Запомнилось до сих пор. (Потом будет его же столь же точный отклик на «Княжну Мери» того же Исидора Анненского: «При чем тут Лермонтов?»)

В последующие годы для меня и моих друзей – студентов, журналистов, преподавателей, потом аспирантов – имя Паперного было всегда на слуху и на виду. Мы повторяли его остроты с последней страницы «Литературки», из рук в руки передавали «Чего же он кочет?». Неотделимым от его имени стал первый том Маяковского; человеческим благородством и достоинством ученого привлекала его статья о Пастернаке в Литературной энциклопедии (это – 68-й год; не утихла еще травля поэта, и объективная статья о нем казалась хождением по минному полю)…

Потом в моей судьбе случился поворот – я был принят в группу, готовившую в Институте мировой литературы академическое собрание Чехова, и стал встречаться и общаться с З. С. на заседаниях группы. Та чеховская группа была неслабой – лучшие текстологи, литературоведы, опытные и только начинающие. Паперный был участником общей работы, но всегда вносил в обсуждения, в споры свою ноту, и его суждения и просто реплики делали из ученых заседаний не протокольную последовательность выступлений, а живое и осмысленное общение. Это была поистине чеховская нота. Паперный, до того принудительно вытесненный из других близких ему сфер, именно в чеховской группе нашел нечто себе родное и там реализовал многие из своих талантов.

Прекрасно осознавая богатство своих даров, он был внимателен к тем, кто попадал в поле его зрения. Храню его записку: «Дорогой Владимир Борисович, Ваш доклад меня очень порадовал. Спасибо. Подробности – устно. З. Паперный». (Это – 76-й год; он в ИМЛИ слушал мой доклад «Чехов и мифология нового времени».) Охотно откликнулся он и на просьбу стать официальным оппонентом по моей диссертации. Но такими же, я знаю, ободряющими были его напутствия тем, кто начинал и в других близких ему областях.

Для тех, кто занимается Чеховым, любит Чехова, несомненно, что книга Паперного «Вопреки всем правилам… (Пьесы и водевили Чехова)» и поныне остается непревзойденным на русском языке анализом чеховской драматургии. Его книга «Записные книжки Чехова» – единственная фундаментальная работа о самом, может быть, загадочном жанре чеховской прозы. А книга «“Тайна сия…” Любовь у Чехова» стала смелой и удивительно деликатной попыткой проникновения в самые сложные сферы жизни и творчества любимого писателя. Углубление в чеховские тайны, начиная с первой книги 54-го года, продолжалось у него всю жизнь. Исповедальным и прощальным кажется мне его последнее выступление на чеховском симпозиуме в Баденвейлере: «Между небом и землей…».

Была эта культовая (говоря сегодняшним языком) фигура человеком земным, погруженным в обыденные интересы и заботы. Идем с ним в начале 80-х по рынку в Ялте: разгар так называемой «продовольственной программы» – и абсолютно пустые прилавки.

– А было ведь время, – горько вспоминает З. С., – когда здесь можно было купить все; куда же все подевалось?

И, по контрасту, лет через десять в Париже, во время чеховской конференции, возвращаемся по вечерней улочке (в посольском магазине он купил для сына дефицитный тогда у нас портативный магнитофон). В мясной лавке выставлены напоказ груды разнообразной продукции; для человека, приехавшего из полуголодной тогда Москвы, зрелище почти загадочное.

– А интересно, – задается вопросом З. С., – куда потом это все девается, если покупателей почти не видно?

Он проходил вместе со страной через все перипетии и повороты, выпадавшие во второй половине минувшего столетия. Но преломлялось в нем все происходившее совершенно по-особенному.

Как чеховед и вообще литературовед я могу как-то анализировать написанные им книги. Но что остается для меня совсем запредельным – это его несравненное чувство юмора, талант подлинного остроумия. Пародии, эпиграммы, анекдоты, просто хохмы и реплики Паперного, плоды его божьего дара, расцвечивали и украшали серое течение жизни. Чеховедам везло особенно: нередко на наших конференциях, будь то в Мелихове, Липецке, Таганроге, Ялте, по завершении заседаний проходило, как бонус, сольное выступление З. С. с вольной программой неформальных высказываний. Продолжалось это не один час, своим артистическим, юмористическим даром он делился щедро, и в этом тоже можно было почувствовать чеховское начало.