– Что происходит? – встревоженно повторяла мадам ЛеВон. – Куда вы меня везёте? Ничего не понимаю!
– Думаю, время пришло, – сказал Ханс Икман.
– Время? Какое время? Куда пришло? – ещё больше забеспокоилась мадам ЛеВон. – Не смейте говорить загадками.
– Время вернуться в тюрьму.
– Но сейчас середина ночи, а тюрьма совсем в другой стороне! – запротестовала мадам ЛеВон. Она махнула рукой с браслетами на запястье и кольцами на каждом пальце. – Тюрьма вон там! В противоположном направлении!
– До тюрьмы у нас есть ещё одно дело, – сказал Лео Матьен.
– Какое? – спросила мадам ЛеВон.
– Забрать слониху из дворца графини Квинтет, – ответил Питер. – Её надо отвести к фокуснику.
– Забрать слониху? – Мадам ЛеВон заёрзала на каталке. – Как это – забрать слониху? Зачем вести её к фокуснику? Он что, спятил? Мальчик, ты спятил? И полицейский тоже спятил? Да вы что, все с ума посходили?
Ханс Икман ответил не сразу.
– Да, – помолчав, сказал он. – Думаю, в этом дело. Все чуть–чуть сошли с ума.
– Вот как? Тогда понятно. Тогда мне хоть что–то понятно, – сказала мадам ЛеВон.
Они молча двинулись дальше – знатная дама со своим слугой и полицейский с мальчиком. Только поскрипывали колёса каталки да топали три пары ног, но все эти звуки приглушал устилавший мостовую снег.
Однако мадам ЛеВон всё–таки нарушила тишину.
– Ничего не понимаю, – сказала она, – но всё это очень интересно, крайне интересно. Мне кажется, что может произойти что угодно. Всё что угодно!
– Именно так, – отозвался Ханс Икман.
Меж тем фокусник мерил шагами свою крошечную тюремную камеру.
– А что делать, если у них всё получится? Если они и вправду приведут сюда слониху? Тогда мне уже не отвертеться. Придётся произнести заклинание. Придётся всё–таки с ней расстаться. Увы, увы...
Внезапно фокусник перестал метаться по камере. Подняв голову, он поглядел в крошечное окошко под потолком и с изумлением увидел, что в воздухе танцуют снежинки.
– Надо же! – сказал он вслух, хотя рядом никого не было. – Снег пошёл. Как красиво...
Он замер под окошком – просто смотрел, как падает снег. И боль от предстоящего расставания с самым великим чудом, которое ему довелось совершить в жизни, вдруг утихла.
– Что ж, – сказал фокусник. – Чему быть, того не миновать.
Он так одинок, так давно, так отчаянно и безнадёжно одинок. Возможно, он и остаток дней проведёт в одиночестве – здесь, в тюрьме. Неожиданно он понял, что сейчас важны не фокусы, не заклинания, а нечто куда более простое и одновременно куда более сложное, чем вся его магическая наука. Ему захотелось, чтобы рядом с ним была живая душа. Чтобы можно было взять близкого человека за руку, подвести к окну, чтобы смотреть вместе на падающий снег, – чтобы любить и быть любимым.
– Видишь? – сказал бы он, глядя на снег. – Ты это видишь?
Питер, Лео Матьен, Ханс Икман и мадам ЛеВон остановились перед внушительными двустворчатыми воротами, прорубленными для слонихи в стене дворца графини Квинтет.
Питер вздохнул.
– Для начала постучим, – сказал Лео Матьен. – Да–да, сначала надо постучать.
– Верно, – согласился Ханс Икман. – Давайте постучим.
Все четверо подошли к воротам, постучали, а потом принялись дубасить по ним кулаками.
Время остановилось.
У Питера возникло ужасное чувство, будто он делает это всю жизнь: стоит, и барабанит в наглухо запертую дверь, и просит, чтобы его впустили в неизвестность, в такое место, про которое ему ничего не ведомо. Да и есть ли оно вообще? Пальцы у него заломило от холода. Снег колол лицо и валил все сильнее.
– Может, это сон? – сказала из своей каталки мадам ЛеВон. – Может, нам всё это просто снится?
Питеру вспомнилось, как открылась дверца в пшеничном поле и как он держал на руках Адель. А потом он вспомнил, какими глазами смотрела на него слониха. Сколько в них было отчаяния.
– Пожалуйста! – закричал он. – Впустите нас!
– Впустите! Прошу вас! – подхватил Лео Матьен.
– Мы очень просим! – вторил им Ханс Икман.
Наконец со скрежетом отодвинулся засов, откинулся крюк, повернулся ключ в замке и медленно, словно нехотя, створки начали открываться. На пороге стоял маленький горбатый человечек. Он шагнул на улицу, поочерёдно подставил щёки – сначала левую, потом правую – падающему снегу и рассмеялся.
– Вы стучали? Что вы хотите? – спросил он и опять засмеялся.
Когда Питер объяснил ему, зачем они пришли, Барток Уинн захохотал.
– Значит вы, ха–ха–ха, хотите отвести слониху, хи–хи–хи, в тюрьму, к фокуснику? Ой, не могу, смешно! Чтобы он там поколдовал и отправил её, уах–ха–ха, домой?
Он так хохотал, что даже потерял равновесие и плюхнулся прямо на снег.
– Что тут смешного? – спросила мадам ЛеВон. – Скажите же нам, мы тоже хотим посмеяться вместе с вами!
– Вместе со мной? Что ж, смейтесь! Ведь завтра я превращусь в хладный труп. Ха–ха–ха! Правда смешно? Вы только представьте: просыпается графиня поутру, а слонихи–то и нету! Хаха–ха! Кто позволил украсть ее? Не кто иной, как Барток Уинн! А подать сюда этого, хи–хи–хи, Бартока Уинна!