Затем передал газету старейшине. Тот, осторожно её взяв, внимательно рассмотрел снимок, одобрительно качнул головой и передал соседу. То был Муска, о котором рассказывал Орокан.
— Как живой! — уставившись в бумагу, поцокал языком.
Газета пошла по рукам, вызывая возгласы восхищения. Когда вернулась к Василию, герой снова свернул её и спрятал в карман, застегнув медную пуговку.
Затем женщины убрали посуду, а гостям предложили отдохнуть с дороги. Все, кроме них, покинули фанзу. На улице Сурэ приказал остальным готовиться к вечернему пиру по случаю возвращения племянника, а они с Ороканом и Муской прошли на берег реки. Там уселись на тесаное бревно рядом с лодками, набили табаком трубки. Закурили.
— Расскажи, брат, что с Василием за солдаты в синих фуражках, — окутался старейшина дымом. — Такие обычно охотятся в наших краях за беглецами.
— А ещё отбирают оленей у эвенов и ненцев, — добавил Муска.
— Не беспокойтесь, — похлюпав чубуком, сплюнул Орокан. — Это хорошие люди.
И поведал всё, что знал.
— Получается, тоже беглецы? — переглянулись слушатели.
— Выходит так, — кивнул волосами.
— И куда пойдут дальше? Или останутся у нас?
— А вы что, возражаете?
— Нет, — чуть помолчали. — Хорошим людям всегда рады.
— Только они не останутся, пойдут дальше, — продолжил Орокан.
— Куда?
— К своим землякам, староверам.
— С которыми мы дружим? — взглянул на него Муска.
— Да.
Снова помолчали, а потом Орокан сказал:
— У русских для нас подарок. За ним нужно отправить людей.
— И какой же? — оживились сородичи.
— Длинные и короткие винтовки. Такие у «синих фуражек», а к ним патроны.
— Миочан![113]
— загорелись у обоих глаза.— Смотрите, где забрать, — взяв валявшийся рядом прутик, стал рисовать на песке, давая пояснения.
— О! Я бывал в тех местах. Там заброшенное зимовье, — ткнул пальцем в рисунок Муска.
— Вот-вот, — согласился Орокан. — А неподалеку, на опушке, в два обхвата высокий тополь с дуплом. Там тюк с оружием и патронами. Сегодня олени, что мы привели с собой, пусть отдохнут. Завтра же возьми с собой двух молодых охотников, и отправляйтесь за грузом.
— Я тебя понял, — кивнул Муска. — Всё сделаю.
— А чем отблагодарим русских? — спросил у брата Сурэ.
— Пусть женщины сошьют им новую одежду и обувь. Чтобы не так бросались в глаза, когда пойдут дальше.
На закате солнца в стойбище начался пир. В центре ярко запылали несколько костров, где в котлах варились мясо и уха. На земле расстелили шкуры и циновки. Женщины уставили их подносами из бересты полными свежей талы, горячих лепешек и всевозможных даров леса. К этому добавили спирт, закупленный после зимней охоты в фактории. Пили его нагретым, из фарфоровых с наперсток чашечек, за здоровье Василия и гостей. Хлебали наваристую уху. Орудуя ножами, отрезали и жевали сочное мясо, щепотью поглощали талу. Здесь же радостно бегала и подкреплялась детвора. Собаки в стороне, урча, грызли кости.
— Давно не бывал на праздниках, — выпив очередную чашечку, захрустел утиным крылышком Трибой.
— Только зачем они подогревают спирт? — отломил кусок золотистой лепешки Громов, намазывая его черной икрой.
— Из экономии и чтобы крепче забирал, — со знанием дела сказал Шаман, угощаясь сотовым медом.
Сидевший напротив Лосев беседовал с Сурэ и Ороканом, расспрашивал их про окрестные места. При этом выяснил, что тайга на сотни вёрст кругом пуста. Ближайшая к стойбищу фактория с небольшим поселкам находится к западу, в пяти днях пешего пути. На предложение братьев остаться поблагодарил, сказав, что пойдут дальше, к староверам, и попросил дать проводника.
— Зачем проводника? Я сам буду, — ответил Орокан. — Сколько надо отдохнёте, и поплывем к ним на бате.
Пир между тем набирал обороты. Когда в небе зажглись звезды, начались танцы. В руках одного из сидевших глухо застучал бубен, на его призыв вышли пятеро молодых мужчин. Ритмично покачиваясь и притопывая, они исполнили несколько охотничьих ритуальных танцев. Остальные хлопали в ладоши.
Затем кто-то затянул горловую песню, перемежающуюся словами, все внимали.
— Про что поёт? — наклонился Лосев к Сурэ.
— Это древняя песня об олень-цветке, слушай перевод.
Хуа-лу!
Побеги, побеги, забеги в мою песнь и жильё!
Пой хвалу, моё племя, округлым копытцам его!
Как четыре сияющих солнца — копытца горят!
Он поднимет одно — я проснусь и найду в тайге клад!
Он поднимет второе — и клад я тебе принесу.
Вскинет третье копытце — и свадьбу сыграем в лесу!
А с четвёртым — ты сына родишь мне на счастье моё.
Хуа-лу!
Побеги, побеги, забеги в мою жизнь и жильё!
Расцветай! Мой олень, мой пятнистый цветок!
Твои пятнышки — каждое, как лепесток.
Не сорву их, по речке их вплавь не пущу.
Ни стрелы, ни копья и ни пороха вслед не пущу!
Расцветай — в яровой глубине, на зыбучих песках,
мой летучий цветок, моё счастье о ста лепестках!
— Красивая песня, — вздохнул бывший майор. — Будто мечта.
— Хочу сказать тебе спасибо за оружие, — положил на руку Лосева свою Сурэ. — Брат рассказал мне о нём. Завтра Муска с двумя охотниками отправится за ним на оленях. Для нас это очень дорогой подарок.