И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Особенно заинтересованно на гостей посматривал Энви. Молодожёны даже несколько напряглись, не начнёт ли он провоцировать конфликт — уж очень поганец любил это дело. Переглянувшись, они вспомнили Польтерабенд** и решили, что вчерашней выходки с голенастого гомункула хватило — пока все остальные приносили посуду, этот нарисовался во дворе дома с унитазом и, разумеется, пафоснейшим образом разбил его на глазах у всего честного народа. То, что шипел сквозь зубы Зольф, убирая поздним июньским вечером, переходящим в ночь, останки фаянсового сосуда, мало соотносилось с образом благопристойного учёного, что, разумеется, повергло горе-затейника в некоторое подобие злорадной эйфории.

Стол ломился от яств — Мария и её повара постарались на славу. Приглашённые соревновались в количестве поздравительных слов и выпитого пива, впрочем, через какое-то время ряды соперников поредели под ехидным взглядом фиалковых глаз Энви, которого чрезвычайно забавляло всё происходящее. Впрочем, гомункулу стоило отдать должное — он, как и полагалось истинному артисту, с полной самоотдачей участвовал в процессе. Женщины нашли общий язык между собой, дети объединились с детьми, дабы заняться своим любимым развлечением: шалить, хулиганить и нести разрушение; мужчины предались разговорам, изничтожению пивных запасов и соревнованию в этом, несомненно, благом начинании. Все обсуждали своё, но сходились в одном: в пожеланиях молодой паре, кои Зольф и Леонор принимали вежливо, но без выраженного энтузиазма — вся эта мишура вокруг потомства не приводила в восторг ни одного из них. Тем более, не далее, как вчера Мария, согласно обычаю, выставила на всеобщее обозрение не только приданое невесты, но и собранное ею приданое для будущих детей.

— Может, уже удалимся? — шепнул на ухо Кимбли Ласт после очередного тоста с пожеланием повышенной плодовитости.

— Я бы с радостью, но Мария что-то говорила о том, что надо дождаться подарков, — вздохнула Ласт, поглаживая его по ладони.

Кимбли критично посмотрел на стол — еды на нём, казалось, не поубавилось, зато опустело уже несколько бочек пива. Гости пришли к пику веселья, шутки стали ещё более сомнительными, музыка громкой, кто-то уже успел повздорить, кто-то — объясниться кому-то в любви, дети, предоставленные в кои-то веки сами себе, унеслись наводить новые порядки в саду, не забыв прихватить с собой чадолюбивого обладателя страшной слюнявой пасти Вильгельма.

Энви занялся любимым делом: принялся подначивать честных бюргеров на спор, что он, разумеется, всех перепьёт. Большая часть мужского населения недовольно заворчала — худосочный почти подросток, много ль ему надо? Однако, вскоре оставшиеся в стороне от, несомненно, занимательного развлечения стали замечать, что конкурентов у встрёпанного Циммермана всё меньше и меньше, в то время как он сам, хотя и стал веселее да заблестел странными глазами пуще прежнего, всё ещё крепко держался на ногах.

Полицайрат Кугер, по доброте душевной, столь свойственной обоим молодожёнам, тоже приглашённый на свадьбу, пил кружку за кружкой, мрачно глядя на новобрачных. На вопросы изрядно повеселевших остальных участников праздненства отвечал односложно, ссылаясь на дела, и только Маттиас Хан, весь вечер танцевавший с Грейсией, понимающе смотрел в его сторону, от чего Кугеру делалось ещё неуютнее.

Когда же виновникам торжества, наконец, удалось вырваться из цепких лап всеобщего безудержного веселья, Зольф, пропуская Леонор вперёд, с характерным щелчком прикрыл дверь спальни.

— Надеюсь, нас не хватятся, — выдохнул он в шею Ласт, нетерпеливо обнимая её.

Она страстно поцеловала Зольфа, торопливо расстёгивая пуговицы на его жилете. По настоянию Марии в последнюю неделю согласно традициям они были расселены по разным комнатам и, более того, разным этажам, и экономка тщательно следила за перемещениями обоих. А после Польтерабенда — за тем, чтобы они занимались предписанным, а именно уборкой осколков, а никак не друг другом. Поэтому изрядно изголодавшаяся чета Кимблер не обратила ни малейшего внимания ни на новое роскошное бельё, ни на лепестки роз, устилающие пол спальни.

Запутавшись дрожащими руками в шнуровке корсета, Зольф прижал жену прямо к двери, задрав подол её платья, сдвинул в сторону тонкий шёлк нижнего белья и, опаляя горячим тяжелым дыханием шею Ласт, нежным движением погрузил пальцы в пульсирующее влажное от желания лоно.

— Я смотрю, меня ждут, — отметил он, едва касаясь кончиком языка её уха.

— Ты, как всегда, желанен, — Ласт притянула его ближе, закидывая на Зольфа ногу, обутую в изящую туфлю на небольшом тонком каблуке. — Всякий раз ты водишь меня по грани и уводишь за неё, мне это нравится.