И солнце взойдет. Она

На вокзал поезд прибыл ещё засветло, и оказавшаяся на улице Рене вдруг почувствовала, как в груди остро кольнули воспоминания. Именно здесь, в середине сентября они с Энтони повстречались впервые. Вон тот самый фонарь, а под ногами заснеженный тротуар, на который улетела гербера. Тогда внутри Рене ещё жило солнце, и хотелось сделать счастливым весь мир. Забавно, как много всего изменилось за каких-то полгода: маленькая девочка выросла, а солнце… Рене посмотрела на затянутое облаками снежное небо и зашагала в сторону монреальской больницы. Что же, солнце потухло.

В кабинете Тони было темно и пусто. Выключенная настольная лампа недвусмысленно сообщила, что Ланг ушёл, но валявшееся на диване пальто пообещало скорое возвращение хозяина. Так что Рене вынула ключ из замка, поудобнее перехватила брелок и медленно ступила в мрачное помещение. Щелчок выключателя показался неправильно громким и заставил поморщиться. Волнения не было.

Рене огляделась по сторонам и вдруг нехорошо усмехнулась. Она не появлялась здесь столько дней, но кажется, будто только вчера ещё занималась вот за этим столом. Даже бумаги лежали в том же правильном беспорядке, в каком она их оставила, пока готовилась к конференции. Высилась стопка учебников, на одной скрепке держалась парочка карандашных набросков для будущих акварелей, а со спинки стула свешивался брошенный впопыхах халат. В тот момент Рене спешила на вызов и даже не думала об аккуратности. Ну а Тони… Тони, видимо, так ничего и не трогал. Даже пыль ровной серостью покрыла стол и пустые полки. Впрочем, вот это, как раз, так ожидаемо.

Осторожно пристроив рядом с чёрным пальто Энтони свой рюкзак, Рене расстегнула куртку и уселась на край стола. Что-то подсказывало, ждать осталось недолго. И действительно, не успела она изучить один из валявшихся эпикризов, как дверь распахнулась, и на пороге возник злой доктор Ланг. Он плечом прижимал к уху свой телефон, пока с явным неудовольствием внимал тараторившему собеседнику. И Рене успела расслышать что-то о «недопустимости поведения», а ещё о «конфузе», прежде чем Тони поднял голову и наконец-то её заметил. Последовала короткая пауза, а потом Ланг невоспитанно сбросил звонок.

– Ну, здравствуй, – усмехнулась Рене, глядя на замершего Тони, и, когда ответа не последовало, лениво заметила: – Разговаривал с Оттавой? Можешь избавить себя от лжи. Я узнала голос.

– О’Салливан обеспокоен тем, что случилось. Считает, ты отреагировала излишне эмоционально…

– А ты полагаешь, мне следовало смеяться от счастья? – сардонически протянула Рене.

– Нет.

– Вот и славно.

Энтони промолчал. Наверное, он впервые не пытался шутить или спорить, просто стоял и терпеливо ждал, что Рене сделает дальше. А она бросила на стол уже неинтересные бумаги и вдруг спросила:

– Как ты узнал дату? Тебе кто-то сказал? Или Фюрст оказал неоценимую дружескую услугу, забыв о своих обязанностях главы резидентуры?

Её брови взлетели вверх, пока она ждала хоть какого-нибудь пояснения. Надежда, что это всё подстроил не Тони внезапно стала почти осязаемой вопреки всем доказательствам. А вдруг, он не хотел? Вдруг, это сделал кто-то другой? Но Ланг молчал, и тогда она не выдержала. Резко соскочив на пол, Рене одним широким движением смела всё со стола и заорала:

– Говори же! Ну? Кто?! У тебя язык отнялся? Парализовало? Или настолько совесть заела, что сожрала половину речевого аппарата? Просто скажи уже! Давай!

Она тяжело дышала и почти безумно смотрела на невозмутимого Энтони, чьё равнодушное лицо вызывало жуткое желание стереть его напрочь, снести к чертям нос, выколоть глаза и порвать большой рот!

– Никто, – наконец ровно проговорил он, и Рене задержала дыхание.

Она неподвижно стояла минуту, а может быть, две, прежде чем ощутила, как резко схлынули все волны бешенства. Ничего не осталось. Ни надежды, ни злости. Только разочарование.

– Мне не нужно было ничего узнавать, – неожиданно продолжил Ланг. – Я понял всё сам. В Торонто ты ясно обозначила свою позицию.

– Но зачем? – непонимающе прошептала Рене. – Зачем?

Тони не ответил. То ли не знал причин, то ли не хотел о них говорить, то ли просто обиделся на игрушку, которая вдруг попыталась сменить хозяина. Последняя мысль оказалась настолько невыносимой, что, подхватив валявшийся на диване рюкзак, Рене вплотную подошла к Лангу и заглянула в напряжённо следившие за каждым движением глаза.

– Каково это? – выплюнула она. – Каково это, а? Знать, но всё равно делать больно тому, кто любил тебя больше жизни? Ты счастлив? О, полагаю да. Тебя просто распирает от радости. Хоть ради приличия постарался бы скрыть своё злорадство.

– Рене…

– Ох, отвали! – пробормотала она и направилась к выходу.

– Подожди.

Энтони попытался ухватить её за руку, и ошарашенная подобной наглостью Рене резко обернулась.

– Ради чего? Чтобы выслушать от тебя новые сентенции о моём предательстве?

– А разве, это не так?