И солнце взойдет. Она

Валяясь который день на кровати, Рене перекатывала в себе эту новость и искала праведный гнев, но нашла лишь неожиданно накатившее облегчение. Удивительно, но на душе будто действительно стало свободнее. Знать, что ты нежеланный или вовсе приёмный гораздо честнее, чем обижаться, что о тебе в очередной раз позабыли. Сердцу нельзя приказать, а значит, она вовсе не такая плохая дочь, как можно было подумать. Рене не сделала ничего, чтобы разочаровать, и должна быть благодарна за спасённую жизнь. Впрочем, она и была. Так, Тони вместо того, чтобы закрыть перед Рене последнюю дверь, внезапно принёс этим мир и утешение. Тугой узел в груди развязался, и стало легче.

Рене вздохнула и повернула голову, уставившись в темноту за окном. Во рту пересохло и надо было глотнуть немного воды, а может, даже что-нибудь съесть, но желания не было. Хотелось бесконечно лежать и смотреть в потрескавшийся потолок. Однако жажда становилась всё нестерпимее, и с недовольным стоном Рене перекатилась на бок, а потом сползла с кровати. От слабости зашатало, а в глазах потемнело, но ноги сами двинулись в сторону кухни. Видимо, инстинкт выживать оказался сильнее человеческой лени. Грязные, давно немытые волосы свешивались на глаза, отчего Рене то и дело брезгливо дёргала щекой. Впрочем, душ казался сейчас совершенно бессмысленным действием. Так что внимания удостоился лишь кран, откуда текла восхитительная прохладная вода с чуть металлическим привкусом. Она струилась по подбородку, заливалась за ворот растянутой посеревшей футболки и с громким шумом капала обратно в раковину. Видимо, именно из-за этого Рене не услышала деликатный стук в дверь. Только когда посетитель начал настойчиво колотить по новому косяку, она испуганно закрыла вентиль и вытерла предплечьем рот.

В тёмной кухне воцарилась тревожная тишина. Рене никого не ждала, и уж точно никого не хотела видеть. Но стук повторился, – теперь дольше, настойчивее, – и Рене сделала осторожный шаг в сторону комнаты. Подхватив с дивана бобра, она прижала его к груди, словно тот мог защитить от незваных гостей, и осторожно прокралась к входной двери. Из-под неё ощутимо тянуло холодными сквозняками, и футболка мгновенно противно прилипла к коже. А в следующий миг Рене едва не упала, когда шарахнулась прочь, услышав знакомый голос:

– Я знаю, ты дома.

Тони говорил тихо, но Рене всё равно затрясла головой. Она не хотела ни разговаривать, ни даже слушать, что нёс там за дверью Ланг. Она не хотела ни извинений, ни объяснений, ни новой попытки выяснить уже не существующие отношения. Рене хотела лишь тишины и покоя, но вместо того, чтобы вернуться в кровать и позволить Энтони вещать в пустоту, до боли вцепилась в бобра. Она боялась, что сдастся и откроет чёртову дверь, но и уйти не могла.

Тем временем из коридора послышался шорох, и Ланг снова заговорил.

– Я не попрошу впустить меня, не волнуйся. Можешь не открывать и даже не отвечать. Можешь звонить в полицию, а когда меня уведут, сделать вид, что ничего не было. Ты имеешь на это полное право. Полное. Я виноват, что проник на частную территорию… Что докучаю тебе… Что… что веду себя совершенно невежливо. Но мы… – Он внезапно прервался, а потом горько хмыкнул, отчего Рене со всей силы зажмурилась. – Но мы с тобой и так оба знаем, что я невежлив. Совсем. Верно?

Она отрицательно замотала головой, хотя знала, что никто не увидит.

– Ты, наверное, гадаешь, зачем я припёрся. Почему не оставлю в покое. Какого дьявола торчу у тебя под дверью, рискуя загреметь в местный участок, где меня наверняка уже поджидают твои уголовники. – Послышался короткий смешок, а потом лёгкий стук. И прошла целая вечность, прежде чем Тони продолжил: – Я и сам не знаю. Ищу объяснения, но все они выглядят глупо. Будто я тот ещё идиот… А впрочем… Ты, наверное, меня таким и считаешь.

Рене медленно подняла голову и немигающим взглядом уставилась на бездушную дверь, за которой стоял очень запутавшийся человек. Глупо врать, прямо сейчас она хотела ему рассказать, почему он должен быть именно здесь; прокричать, что именно привело его на порог этой квартиры… Однако Рене лишь вздохнула. Увы, но в этот раз Энтони должен справиться сам. И, возможно, тогда он когда-нибудь найдёт объяснение. Да, вероятно, не здесь и не с ней, но точно без чьей-либо помощи.

Но всё же Рене отчаянно хотела хоть чем-то помочь. А потому поднялась на ноги, подошла к пошарпанной двери, прижалась к ней всем своим телом и вдруг ощутила тем самым невероятным обоюдным чутьём тепло чужой ладони. И захотелось кричать, заорать во все лёгкие, но вместо этого Рене лишь теснее прижалась к кусочку колючего дерева, что казался ей горячее всего.

– На самом деле, – прошелестело с той стороны, – мне всего-то нужно было сказать, что ты можешь вернуться к работе. Когда будешь готова, конечно. Но ты не отвечаешь на звонки. Поэтому я окончательно обнаглел и приехал. Да и Роузи уже трижды сожгла моё чучело. Она волнуется, знаешь, и…

«Я волнуюсь», – повисло в воздухе, но так и не прозвучало.