«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

Еще одна отличительная черта Бильбоке – его умение описывать возвышенным и почти напыщенным слогом самые простые повседневные ситуации и тут же немедленно «снижать» свой пафос. Вот как он в первом акте рассказывает о выступлении на площади городка Ланьи его труппы, состоящей из уже упомянутых Зефирины и Гренгале, а также артистки, носящей имя Атала и имеющей амплуа «дикой женщины», которая ест голые камни и сырое мясо187:

Бильбоке. Я красовался на площади Ланьи в окружении моих артистов и очаровательной свиты!.. Атала уже успела предаться упражнениям дикой женщины! Она сожрала сырого голубя, которого вы нам поджарите на обед. (Отдает голубя хозяйке трактира).

Атала. В распластку, пожалуйста.

Бильбоке. Она проглотила уйму камней!.. На, Гренгале, прибереги их на завтра. (Отдает камни Гренгале). Зефирина тоже уже показалась и прыгнула через трех человек так легко, что они и ухом не повели; наконец, перед восхищенной публикой являюсь я и предлагаю вырвать без боли все зубы, которые соблаговолят почтить меня своим доверием. Один деревенский житель подходит и открывает свою пасть, в которой я вижу сплошную разруху и говорю ему: «Старина, я не для того прибыл в ваш город, чтобы корчевать пни… Это уж скорее по части сельского хозяйства…» Тем не менее я готовлюсь расчистить его челюсть концом сабли, как делаю ежедневно. При виде моего ятагана пациент пускается бежать… Дело шло о пятидесяти сантимах, и я сказал Гренгале: «Поймай-ка мне этого молодца…» [Saltimbanques 1838: 3].

«Предаться упражнениям», «очаровательная свита» и «соблаговолят почтить своим доверием» соседствуют здесь с «сожрала» и «поймай-ка этого молодца».

Примерно по такому же сценарию происходит все и дальше. Бильбоке охотно выдает себя за знатока светских приличий (которые в его исполнении немедленно приобретают комический оттенок). Увидев, что пришедший к нему буржуа носит кружевное жабо, Бильбоке хватает со стола воротничок акробатки и засовывает себе под скверный черный фрак – чтобы и у него тоже было «жабо». Когда «дикая женщина», нисколько не удовлетворяющая свой аппетит сырыми голубями и голыми камнями, которые ей приходится пожирать по роли, и все время озабоченная проблемами настоящего пропитания, восклицает: «Между прочим, мы сегодня не ужинали!» – Бильбоке парирует: «В хорошем обществе больше никто не ужинает». Это отчасти соответствует реальности: в самом деле, роскошные ужины после балов устраивались в основном при Старом порядке, в XVIII веке, а во время Французской революции обычай этот был отменен [Гримо 2011: 304–306] и в полной мере в XIX веке уже не восстановился, хотя, например, при дворе в Тюильри в 1830‐е годы ужины устраивались (и сопровождались ужасной давкой, поскольку мест в залах с накрытыми столами было мало, а желающих – много). Но Бильбоке на этом не останавливается и на следующий вопрос Атала: «Но там обедают?» – отвечает: «Ни в коем случае! Это дурной тон» [Saltimbanques 1838: 4], чем, разумеется, доводит ситуацию до абсурда.

Изъясняясь возвышенно, Бильбоке охотно обыгрывает политические и, так сказать, литературно-критические реалии своего времени. Когда юноша Состен ссужает его деньгами, он восклицает: «О юная Франция! О юношество с богатой будущностью! Как ты прекрасно, когда у тебя есть деньги в кармане!» [Saltimbanques 1838: 8] – и последней фразой снижает понятие «юная Франция» (la jeune France), которым было принято обозначать либерально настроенную и, так сказать, социально ответственную молодежь 1830‐х годов (см. подробнее наст. изд., с. 108).

На том же контрасте высокого и низкого играет Бильбоке в разговоре с паяцем Гренгале во втором акте: