«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

А. Я. Булгаков 13 августа 1818 года рассказывает брату о визите в петербургский музей восковых фигур (cabinet de cire), и весь этот рассказ внутри русского письма идет по-французски [Булгаков 1900: 329]. Сходным образом 27 ноября 1832 года Булгаков начинает рассказ о политической ситуации во Франции по-русски, но быстро переходит на французский, по-видимому, именно потому, что этого требует французский контекст: «Здесь только и речи, что о Беррийской; мало говорят о выстреле по Филиппе, коего царство никто прочным не полагает. Речь его довольно ничтожна. Наделал он много со своею glorieuse révolution. C’est cette glorieuse révolution qui lui annonce ce glorieux coup de pistolet» […славной революцией. Именно эта славная революция стала причиной славного пистолетного выстрела; Булгаков 1902: 322]224. В данном случае в письме присутствует «переключатель» – цитата из французского политического лексикона glorieuse révolution, после которой письмо продолжается по-французски. Но порой такого конкретного слова-переключателя нет, а переключение на французский язык обуславливает сама описываемая ситуация. Так, 6 марта 1833 года тот же Булгаков пишет по-русски о герцогине Беррийской, которая, находясь в заключении в замке Блай, объявила о тайном морганатическом браке с графом Луккези-Палли: «Надобно думать, что она брюхата, а то к чему бы такое признание?» – и продолжает ту же тему по-французски (между прочим, обнаруживая большую проницательность): «Cela va désenchanter ses partisans, et elle doit en effet beaucoup perdre aux yeux de tout le monde» [Это разочарует ее сторонников, да и вообще в глазах всего мира она, должно быть, много потеряет], а потом опять возвращается к русскому: «Впрочем, я тебе и прежде писал, что это не моя героиня. Дело ли женское рыцарствовать, наводнять Францию кровию для ребенка, не могущего сам собою царствовать?» [Булгаков 1902: 512–513]225. Подчеркнем, что во всех приведенных случаях французские тексты не представляют никакой сложности для перевода на русский; те же мысли вполне могли бы быть изложены по-русски, но контекст, по всей вероятности, потребовал иного.

Бывает и так, что пишущий переходит на французский потому, что на этом языке обращался к нему его адресат. 1 октября 1836 года Александр Николаевич Карамзин пишет брату Андрею из Петербурга в Швейцарию длинное французское письмо, а в конце приписывает по-русски: «Я опять забыл тебе писать по-русски, как хотел сперва. Право, стыдно, что когда забудутся, то всегда мысли надевают французский язык» [Пушкин 1960: 118]. И дальше продолжает по-русски – но недолго. Описав по-русски же свои посещения театра и жизнь общих знакомых, фразу «Ta lettre de Suisse est charmante comme toutes celles que tu nous a écrites» он все равно пишет по-французски. Между тем она означает всего-навсего: «Твое письмо из Швейцарии прелестно, как все, какие ты нам написал». Тут нет ни реалий французской жизни, ни непереводимой игры слов, ни цитаты, и все-таки Карамзин «не удержался» и написал ее по-французски – по всей вероятности, по той причине, что письмо Андрея Карамзина, которое он имеет в виду, написано по-французски [Пушкин 1960: 368]226.

В некоторых случаях письменный французский является следствием устного: французские вкрапления в письма объясняются тем, что пишущий пересказывает своему адресату беседу, которая велась по-французски, и, естественно, воспроизводит ее без перевода (что делает письма особенно ценным историческим свидетельством не только о письменном, но и об устном употреблении французского языка русскими дворянами). Так, в письме от 10–13 января 1831 года Пушкин сообщает Вяземскому о посещении князя Юсупова и его путешествиях по Европе: «Он знавал Фонвизина, который несколько времени жил с ним в одном доме. C’était un autre Beaumarchais pour la conversation [В разговоре это был другой Бомарше]. Он знает пропасть его bon-mots [острот], да не припомнит» [Пушкин 1937–1959: 14, 143]. Французская фраза здесь – явное воспроизведение реплики Юсупова, разговор с которым Пушкин вел по-французски. Сходным образом, когда А. Я. Булгаков 10 июля 1831 года в русском письме пересказывает брату свой диалог с экс-вице-канцлером Никитой Петровичем Паниным, то реплику собеседника и свой ответ воспроизводит на том языке, на каком шел разговор, – по-французски: