И время остановилось

Аурелия на миг замешкалась в дверях зала, отделенного от входа деревянной барной стойкой. Внутри было оживленно – пустовали лишь некоторые из столов с красно-белыми клетчатыми скатертями. Леандр увлеченно беседовал с почтальоном Дани и его женой Жаклин. Поодаль испанцы Хосефа, Пабло и Томас говорили о Лулу, которого Соледад на этот вечер забрала к своим ребятишкам. А в дальнем углу Чик-Чирик в компании юного жандарма Фернана Бланшара и бакалейщика Раймона с подозрением косились на новенького. Это был не кто иной, как… Толстый Бебер, сын булочника!

– А этот что здесь делает? – шепнула Аурелия сестре.

– Дани говорит, у него для нас какие-то сведения, – так же шепотом ответила Мари.

– Сведения? Лишь бы не выдал нас, – пробурчал Антуан.

Увидев их, все смолкли и подались вперед. Леандр тут же хмуро спросил:

– Вы здорово припозднились. Что стряслось?

Аурелия с Антуаном уселись рядом с ним, а Чик-Чирик принес вновь прибывшим по бокалу перно. Антуан достал папиросную бумагу и потянулся к кисету на столе. Руки у него еще подрагивали от пережитого – табак то и дело просыпался мимо самокрутки.

– Возникла серьезная заминка, – ответил он. – Немцы остановили поезд прямо перед линией разграничения – решили прочесать сверху донизу. Думал – все, конец, газеты спрятать некуда. Но повезло, мою сумку не успели обыскать. Бедолагу, которого искали, сцапали раньше.

– Cré boudiou[43], – присвистнул почтальон. – Впритирочку проскочил, парень.

Аурелия опять вздрогнула. Обгрызенные до крови ногти красноречиво свидетельствовали, какая тревога мучила ее весь последний час.

– Когда начальник станции объявил, из-за чего задержка, я чуть с ума не сошла.

– Надо было идти к нам, – мягко укорил отец, подвигая им паштет и хлеб. – Такой уговор – на случай неприятностей.

– Я не могла, – возразила она. – Так боялась, что Антуана арестуют!

Тот приобнял Аурелию за плечи и продолжил, обращаясь к остальным:

– Через десять дней проводник будет готов переправить людей в Швейцарию. Как раз успеем приютить ту семью, о которой я вчера говорил.

Леандр одобрительно кивнул.

– Если Мари не против, я тоже за, – объявил он.

– Не понимаю, к чему вообще спрашивать, – с доброй улыбкой откликнулась Мари.

Аурелия покосилась на сестру, которой в феврале исполнилось тридцать. Как она изменилась, та молодая учительница из Шатийона! Молодая женщина в синем вискозном платье и с сигаретой в руке излучала решимость. С тех пор, как они стали помогать подпольной сети Антуана, пряча у себя еврейские семьи, в основном детей, сестра взяла руководство на себя.

Воодушевленная отвагой, с какой Аурелия помогла спасти Ариэль и Дину, Мари была полна решимости пойти по ее стопам. Теперь она часто предоставляла гостевую спальню беглецам, которых Антуан привозил из Шенонсо. Люди отдыхали несколько дней, прежде чем двинуться дальше. Разумеется, Леандр, неотрывно слушавший Radio Londres, не стал возражать.

Аурелия так гордилась тем, что вся семья принялась действовать! Постепенно отец собрал группу горожан, которые тоже не смирились ни с поражением, ни с коллаборационизмом. Каждую среду они собирались в дальней комнате кафе Чик-Чирика – обсудить, что еще можно сделать. Пабло, сидевший напротив Мари, смотрел на нее с восхищением.

– Как же благородно с вашей стороны, Мари, – выдохнул он.

– Было бы некрасиво отказать в убежище беднягам, которых предал Петен, – ответила она, туша сигарету в пепельнице. – После облав ясно, что в родной же стране им нет спасения.

У Аурелии на глаза навернулись слезы: она вспомнила тысячи парижских евреев, которых июльской ночью вытащили из постелей по приказу префекта полиции. Тринадцать с лишним тысяч мужчин, женщин и детей при пособничестве французской полиции арестовали и согнали на Вель д’Ив[44] с его кошмарными условиями. А потом отправили на восток, где, как говорили, их ждала верная смерть. Сорок дней спустя нацисты решили, что пленных недостаточно, и устроили новую облаву в нескольких городках свободной зоны. Это был последний удар по и без того хрупким иллюзиям.

Благодаря Фернану, который в последний момент их предупредил, семья Леви, прожившая в Шатийоне больше сорока лет, бросила все нажитое и укрылась на ферме по дороге в Блуа, у отца вдовы Рабье, супруги бывшего мэра. Долго ли еще будет твориться такая несправедливость? Аурелия с остервенением жевала бутерброд, косясь на Толстого Бебера. Тот помалкивал, зато пожирал глазами бутылку перно.

– Кстати, о безопасности: не слишком ли опрометчиво обсуждать некоторые вопросы при нем? – процедила она, даже не пытаясь скрыть отвращение.

Бросив на нее злобный взгляд, Толстый Бебер горделиво распрямил грузную тушу.

– Это ты про меня, что ли, девка? Ремня захотела?

– Ты, сопляк, поговори мне еще! – вспылил Леандр. – Разговаривай с моей дочерью вежливо, не то самому всыплю по первое число!

Жандарм Фернан примирительно поднял руку.

– За Робера я ручаюсь, – повысил он голос, перекрывая спорщиков. – Он на фронте насмотрелся, на что боши способны. Он точно не выдаст, поверьте. Ведь не выдашь, а, Бебер?