Читаем Я, бабушка, Илико и Илларион полностью

– Ничего, Анетта-джан, одолжи, говорю, ему десять рублей… За мой счет… – Голос дяди Геворка заметно ослабевает.

– Прохвосты, жулики! Решили околпачить Анетту Георгобиани? Ну-ка, проваливайте отсюда, иначе напьетесь у меня стрихнина и сулемы! Ишь ты, сговорились, аферисты! Да этот вислоухий уже задолжал мне сто двадцать рублей за твой счет!

– Что ты, дорогая, в чем ты нас обвиняешь? – удивляется дядя Геворк.

– В том! Почему хоть раз не выиграл он и не пошел за вином ты? – вопрошает со злорадством тетя Анетта.

– Ва, а какая разница? Ну, скажем, проиграл я и я же пошел за вином, деньги-то все же отдашь ты? – объясняет дядя Геворк.

– У кого только повернулся язык назвать тебя армянином, человеком расчетливым, знающим цену деньгам?! Что же это получается? Деньги – мои, бутылки – мои, закуска – моя, и вино разливать мне же! А вы будете угощаться, да? – Тетя Анетта кладет на стол приготовленную заранее десятку и авоську с бутылками и взирает на нас уничтожающим взглядом – точно таким, каким контролер в трамвае взирает на безбилетных пассажиров.

Я и дядя Геворк стыдливо опускаем головы.

– Иди скорей, пока она не передумала! – шепчет мне дядя Геворк.


Вино мы пили всегда дома. И вот что странно: хотя об этом мы не договаривались и никто нас к тому не обязывал, но как только в руках у нас появлялись стаканы с кровавого цвета жидкостью, всякое балагурство и сквернословие как рукой снимало, и наша беседа настраивалась на грусть, откровенность, юмор, мечтания и любовь.

Первый тост, конечно, произносился за тетю Анетту и мою мать, следующий – за родных, затем – за Грузию и сразу же – за Армению. О Грузии дядя Геворк говорит странно и удивительно:

– Ваша Грузия, дорогой мой Мито, похожа на красивого, породистого скакуна под золотым седлом… К вашему несчастью, отведено этому скакуну место на таком красивом лугу, да к тому же такое видное, что каждому прохожему хочется сесть на него и погарцевать с видом военачальника. Так было испокон веков. Слава Всевышнему, нрав у скакуна разборчивый и гордый – сажает на себя не каждого подонка, а лишь людей достойных. А если кому изменит чувство меры, тотчас же сбросит его наземь… Ты еще ребенок, многое тебе невдомек, а мне на своем веку пришлось повидать таких… Да, удивительная страна ваша Грузия, выпьем за нее!

А что же я? Ведь я не тварь бессловесная? Я – человек, существо мыслящее и говорящее, и я обязан сказать дяде Геворку что-то приятное про Армению. Но что, я не знаю, и потому начинаю, заикаясь:

– Дядя Геворк, на свете нет страны лучше Армении…

– Вот сукин сын! Откуда тебе об этом известно, ведь ты ни разу не был в Армении, – улыбается дядя Геворк.

– Ну и что? Зато я читал и слышал… Один Эчмиадзин чего стоит! И потом – вторую свою жизнь человечество начало с горы Арарат… – (Голубые глаза дяди Геворка наполняются слезами и блестят, словно изумруд.) – В общем, если б не один недостаток…

– Какой недостаток? – настораживается дядя Геворк и ставит на стол стакан.

– Моря у вас нет, дядя Геворк, моря! – произношу я трагически.

– Да, что правда – правда, – вздыхает он.

– Но ничего, есть ведь у вас Севан! Чем не море? – ободряю я дядю Геворка.

– Какое это море – без единого порта.

– А вы постройте порт и назовите его Севанстополем! Вот и все! – Я чувствую, что немного переборщил.

– Ну-ка, без балагурства! – предупреждает дядя Геворк, от души смеется и произносит очередной тост.

Я готовился к сессии и поэтому виделся с дядей Геворком редко, а последний месяц – то ли по моей невнимательности, то ли по причине его занятости – вообще не встречался с ним. Говоря откровенно, я был так обременен собственными заботами, что и не вспоминал о нем.

В тот день я сидел дома и конспектировал земельное право. Мать хлопотала на общем балконе, обмениваясь с соседками последними дворовыми новостями. Вдруг до меня донесся голос дяди Геворка, зовущего маму. Было около часу дня – в это время ему полагалось находиться на работе. Я прислушался.

– Уважаемая Анико, ваш Митуша дома?

– Дома, Геворк, занимается.

– Скажите ему, пусть спустится на минуту, когда освободится, – попросил дядя Геворк.

– Ступай вниз, что-то с Геворком неладно, – заглянула в комнату мама.

– Почему ты так думаешь? – спросил я, вставая.

– Слишком уж серьезно и жалобно он со мной разговаривал…

Я сбежал по лестнице и, не постучавшись, вошел в комнату дяди Геворка. Он сидел за столом, у шахматной доски с расставленными фигурами. Тети Анетты не было видно.

– Баров, дядя Геворк! – приветствовал я соседа с наигранной веселостью.

– Здравствуй, дружок! Садись! – отвечал он с улыбкой.

Я сел.

– Сегодня буду играть с тобой белыми. На коньяк. Выиграю, проиграю – коньяк покупаю я. Согласен? Хочу напиться! – Не дожидаясь ответа, он сделал первый ход.

– Согласен! – ответил я и передвинул фигуру.

– Ну, как ты, как твоя сессия?

– Готовлюсь… Сессия еще не началась.

– Ну и какие у тебя виды на нее?

– Знаешь ведь мой девиз, дядя Геворк: тройка и здоровье…

– Правильно…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Огни в долине
Огни в долине

Дементьев Анатолий Иванович родился в 1921 году в г. Троицке. По окончании школы был призван в Советскую Армию. После демобилизации работал в газете, много лет сотрудничал в «Уральских огоньках».Сейчас Анатолий Иванович — старший редактор Челябинского комитета по радиовещанию и телевидению.Первая книжка А. И. Дементьева «По следу» вышла в 1953 году. Его перу принадлежат маленькая повесть для детей «Про двух медвежат», сборник рассказов «Охота пуще неволи», «Сказки и рассказы», «Зеленый шум», повесть «Подземные Робинзоны», роман «Прииск в тайге».Книга «Огни в долине» охватывает большой отрезок времени: от конца 20-х годов до Великой Отечественной войны. Герои те же, что в романе «Прииск в тайге»: Майский, Громов, Мельникова, Плетнев и др. События произведения «Огни в долине» в основном происходят в Зареченске и Златогорске.

Анатолий Иванович Дементьев

Проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза