Я — легенда

When he got home, about five, he put out a bowl of milk and a piece of hamburger.	Вернувшись домой около пяти, он выставил на улицу чашку с молоком и кусок гамбургера.
He put a ring of garlic bulbs around it, hoping the vampires wouldn't touch it.	Чтобы хоть как-то оградить это угощение от вампиров, он положил вокруг низанку чеснока.
But later it came to him that the dog must be afflicted too, and the garlic would keep it away also.	Позже ему пришло в голову, что пес тоже может быть инфицирован и тогда чеснок отпугнет его.
He couldn't understand that. If the dog had the germ, how could it roam outdoors during the daylight hours?	Впрочем, это было бы малопонятно: если пес заражен, то как он мог днем бегать по улицам?
Unless it had such a small dosing of bacilli in its veins that it wasn't really affected yet.	Разве что количество бацилл в крови у него было еще так мало, что болезнь еще не проявилась.
But, if that were true, how had it survived the nightly attacks?	Но как же ему удалось выжить и не пострадать от ежедневных ночных налетов?
Oh, my God, the thought came then, what if it comes back tonight for the meat and they kill it?	О, Г осподи, - вдруг сообразил он, - а что, если пес придет вечером к этому мясу - а они убьют его?
What if he went out the next morning and found the dog's body on the lawn and knew that he was responsible for its death?	Вдруг завтра утром, выйдя на крыльцо, Нэвилль обнаружит там растерзанный собачий труп? Ведь именно он будет виноват в этом.
I couldn't take that, he thought miserably.	- Я не вынесу этого.
I'll blow out my brains if that happens, I swear I will.	Я расшибу свою проклятую, никчемную черепушку. Клянусь, разнесу на кусочки!
The thought dredged up again the endless enigma of why he went on.	Его мысли уже в который раз вернулись к вопросу, которым он регулярно терзал себя: а зачем все это?
All right, there were a few possibilities for experiment now, but life was still a barren, cheerless trial.	Да, он еще планировал некоторые эксперименты, но жизнь под домашним арестом оставалась все так же бесплодна и безрадостна.
Despite everything he had or might have (except, of course, another human being), life gave no promise of improvement or even of change.	У него уже было почти все, что он хотел бы или мог бы иметь, - почти все, кроме другого человеческого существа, - жизнь не сулила ему никаких улучшений, ни даже перемен.
The way things shaped up, he would live out his life with no more than he already had.	В сложившейся обстановке он мог бы жить и жить, ограничиваясь имеющимся.
And how many years was that?	Сколько лет?
Thirty, maybe forty if he didn't drink himself to death.	Может, тридцать, может, сорок. Если досрочно не помереть от пьянства.
The thought of forty more years of living as he was made him shudder.	Представив себе сорок лет такой жизни, он вздрогнул.
And yet he hadn't killed himself.	Возвращаясь каждый раз к этой мысли, он так и не убил себя.
True, he hardly treated his body welfare with reverence.	Правда, он перестал следить за собой, его отношение к себе было более чем невнимательно.