Я, Люцифер

— Ты все это делаешь, чтобы спасти мир? — спро­сил я его. (Он ничего не ответил, уставившись вниз.) — Ну, хорошо, — продолжал я. — Я покажу тебе, как будет выглядеть мир после того, как ты выпол­нишь свою миссию. Лишь основные события. Оста­нови меня, если захочешь более пристально рассмот­реть, что происходит.

Малоприятный, но правдивый (честно) обзор следующих двух тысячелетий со всеми именами, да­тами, местами, звуковыми эффектами и статистикой (экраном, как по волшебству, послужило простертое внизу каменистое плато). Кое-что было совершенно фантастическим (вам, правда, теперь это известно): холокост, тирании, резни, техника, биотехнологии, войны, идеологии, атеизм, голод, деньги, болезни, Элтон Джон... Разумеется, вид всего этого ему не понравился. Не думал он также, что все это подстро­ил я. Он так не думал, поскольку знал, что я этого не подстраивал. Он стоял рядом со мной и был какой-то неспокойный. Возможно, тому виной голод, жара, галлюцинации или головные боли. Возможно, резуль­тат моего влияния на его подсознание: вспышки рентгеновских лучей, демонстрирующие (несколько непристойно с моей стороны) его, трахающего при­стегнутую ремнями Мэри Мэгз (Грязную Мэгз, так я ее называл, к его недовольству). Возможно, следствие его одиночества, длившегося более месяца, — ведь ему пришлось разговаривать только со скорпионами и жуками. Кто знает? Но я знаю одно: он чувствовал беспокойство, тревогу, душевное смятение. Он по­вернулся ко мне и нерешительно поднял руку, словно хотел схватить меня за несуществующий лацкан. Как обычно, в самый важный момент вмешался Старикан: из скрывшего солнце темного облака вдруг прямо в мой экран ударила молния, это тут же ввергло меня в панику и привело в себя этого невротика.

— Ничего, я переживу, — сказал он. — А теперь иди ты куда подальше.

Как я и говорил: нечестная борьба.

♦

Гостиница наполнена отголосками эха и призрачны­ми отзвуками резонанса мучительных встреч и спада в бизнесе. Сделки, измены, подавленные страсти и неожиданные смерти — каждая комната сохраняет остатки образов людей, которые хоть сколько-нибудь находились в ней. Гостиница—это огромный клапан, через который то в болтовне, то в спешке течет кровь богачей Лондона или даже всей планеты. Внутреннее настроение гостиницы складывается из красоты и скуки. Я чувствую себя здесь как дома. Я бы сказал... совершенно как дома.

В башке у меня просто каша: голова смертного и сознание ангела, голова ангела и сознание смертного. От всего этого она просто идет кругом. Что же при­кажете делать, если я в нематериальном облике при­сутствовал при Божественной эякуляции, в результате которой образовалась материя? Что мне прикаже­те делать, когда я вижу нечто действительно превос­ходное? Как может сознание примирить две крайно­сти? Я наблюдал, как пустоту обильно, но несколько боязливо, буквально забрасывали новорожденными галактиками, перешагивал черные дыры и прогули­вался между бороздами времени и спиралями мате­рии — как же после этого я могу привыкнуть к пилоч­кам для ногтей Харриет? Должен ли я думать о секун­дах и прочих мелочах, если вы считаете бесконеч­ность пустяком, а гигантские облака газа побрякуш­ками для небесной шлюхи?

Без сомнения, да. И не пытайтесь запутать меня. Если я лишь кажусь сбитым с толку, то это счастливое замешательство того, кто только что выиграл джек-пот, и теперь мучающий его выбор — это выбор меж­ду удовольствиями, на которые можно потратить выигрыш. Мне остается лишь улыбаться перед лицом таких очаровательных противоречий. Воспо­минания о доме, о бесчисленных выбросах пламени и пепла смешиваются теперь с неуловимой тенью пролетающего голубя или точными размерами точ­ки в конце предложения. С наркотиками или без них, какая разница, если этот приятный диссонанс в подсознании позволяет мне проводить здесь время в блаженстве...

Я должен написать четырнадцать сцен, но как, позвольте спросить, вы справляетесь со сновидени­ями?

Сон. Как я мог обходиться без него? Прежде всего, я имею в виду не сон, как таковой, а тот момент, ког­да начинаешь засыпать. Как мог я вообще жить, ли­шенный удовольствия заснуть? День двенадцатый (боже мой, как летит время, когда ты проводишь его весело) — вокруг столько всего, без чего я уже не могу представить свое существование: вино «Кампо Виехо Риоха», героин, отрыжки, «Боллингер», сигареты, запах лосьона после бритья, кокаин, оргазм, «Люци­фер Бунтующий», аромат кофе (именно кофе оправ­дывает необходимость существования самого слова «аромат»). Конечно же, есть также многое из того, с чем я не мог смириться: диск-жокеи, заусеницы, вен­тиляция, хлеб с отрубями, но потом все смешалось.