Я — матрос «Гангута»!

Будь такие все, как вы, ротозеи,
Что б осталось от Москвы, от Расеи?

Слова эти задевали юношей за живое, и те частенько тут же вступали в наши ряды.

Торжественный праздник состоялся у нас в селе Урминском, когда пришла весть об освобождении Екатеринбурга. Жалели, что не участвовали в том бою, но дружно кричали «ура», пели, плясали. Как от хорошей еды, сил прибавлялось.

На марше я большей частью был со штабом. Командир полка Захаров, комиссар Кожевников хорошо знали Урал, по дороге рассказывали о его несметных богатствах. Наш маршрут пролегал по самой низкой части Уральского хребта, где высота не превышала 500 метров над уровнем моря.

Очередной привал устроили у каменного столба, на западной стороне которого начертано «Европа», а на восточной — «Азия».

— Итак, отдохнем, распрощаемся с Европой и двинемся по Азии, — улыбаясь, сказал комиссар.

Мы пошутили, посмеялись и продолжили путь. Помнится, любовались рекой Чусовой, ее берегами — то белоснежными, то красными, обрамленными хвойными лесами. И сама река, бурная, говорливая, словно радовалась нашему приходу.

Наконец-то мы в поселке Билимбаевского завода, конечном пункте нашего похода. Здесь погрузились в железнодорожный эшелон и днем 21 июля прибыли в Екатеринбург, где около года хозяйничали колчаковцы.

Красноармейцы знакомились с крупным промышленным центром Урала, с подробностями его освобождения. Восхищались действиями конной группы Томина. Наш бывший комбриг и его всадники совершили лихие набеги на белогвардейцев в их тылу, захватили железнодорожный участок и тем самым отрезали войска генерала Пепеляева на Северном Урале от основных колчаковских сил.

Комиссар Кожевников повел нас по улицам города. На Вознесенском проспекте остановились перед двухэтажным домом. Комиссар поведал, что в этом доме нашла свой конец династия Романовых, царствовавшая на Руси три столетия.

— Контрреволюция вопит сейчас о жестокости большевиков, — сказал Кожевников. — Как же, царя казнили! А свои злодеяния скрывает. Но мы откроем народу эти преступления.

И он рассказал, что только пленных красноармейцев колчаковцы расстреляли в Екатеринбурге более тысячи человек. По суду и без суда, по одним лишь доносам ежедневно расстреливали десятками.

О преступных делах колчаковцев говорилось и на митинге, состоявшемся в оперном театре. И воины поклялись отомстить им за все злодеяния.

23 июля наша 30-я выступила из города, чтобы сменить 21-ю дивизию, наступавшую в направлении на Шадринск. Уже на следующий день на марше нас догнала радостная весть: 5-я армия под командованием М. Н. Тухачевского взяла Челябинск. Словно морская волна, прокатилась эта радость по колоннам. Трудно передать состояние, охватившее нас. Все понимали: ведь это ж почти весь Урал в наших руках!

Для окончательного освобождения уральской земли нужно было овладеть Шадринском. До него еще далеко. Дней десять мы пробивались, борясь за каждую деревню, за каждое село. Чекулино, Троицкое, Ильинское, Захаровская, Ольховка, Беркут, Сосновское, Иващенское, Канаши… Как правило, бои за них носили ожесточенный характер. С отчаянием сопротивлялись части, составленные из офицеров, кулаков и купцов. Случалось, они в пьяном виде кидались в контратаки, можно сказать, перли напролом. Мы их подпускали как можно ближе и косили из пулеметов и винтовок.

Уже на подступах к Шадринску обнаружились признаки разложения в белогвардейских войсках. Оно нашло выражение в сдаче в плен, причем не только одиночек и групп, но и подразделений. Вот один из таких эпизодов, о котором написал мне бывший красноармеец, уже упоминавшийся мною Н. В. Ляпин (ныне он генерал-майор в отставке):