Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Приятного! — и тут же замолкает, уплетая ужин.

Обычно еда ему ни капли не мешает разговаривать, но сейчас он видно просекает все последствия непослушания, а потому активно жует и дополнительных действий не предпринимает. Ваня даже выдыхает свободнее. Это же просто идиллия: Альфред рядом, но не фонтанирует ненужной заботой, а тихо и спокойно, а главное с аппетитом ест то, что Брагинский для него приготовил. Лучше просто не бывает.

Тарелки постепенно пустеют, Ваня напевает себе под нос и пьет чай, пока украдкой смотрит на совсем уж поникшего Джонса. Он вздыхает и думает, что все-таки с этим парнем надо быть как-то помягче. И раз уж взрослый и более опытный в их паре именно он, то придется учить. А потому Брагинский неторопливо отставляет от себя кружку и подпирает руками подбородок.

— Альфред, — зовет Ваня.

Джонс моментально оживает, поднимает свой абсолютно забитый и провинившийся взгляд вверх и смотрит голубыми глазами с такой искренностью и влюбленностью, что впору захлебнуться этим потоком флаффа. Ваня топиться в чувствах пока не намерен, а потому делает голос чуть строже.

— Нам нужно серьезно поговорить.

То, что происходит следом, становится для Вани полнейшей неожиданностью. Он-то ждет вполне спокойного “хорошо”, “да”, на крайний случай “о чем?”, но не того, что Джонс на сверхзвуковой скорости вскочит на ноги, а потом ринется вниз на колени и прильнет к ногам.

— Ванечка, прости меня, я исправлюсь!

— Э-э-э…

Брагинский, признаться, знатно зависает. Ну, с Джонсом, конечно, все не как у людей, но не настолько же. До него смутно доходит, что слова “серьезно поговорить”, сказанные после весьма холодного приветствия и безответных звонков, могут быть расценены совсем неправильно. Что ж, за что боролся…

— Для начала встань и перестань лапать мои колени, — просит Ваня. Альфред выполняет молниеносно, так что Брагинский даже моргнуть не успевает. — А теперь сядь, — начинает произносить он, но, заметив, что Джонс намеревается плюхнуться обратно на пол, трескает себя по лбу. — Да рядом со мной на стул сядь, недоразумение! — выдыхает он.

— Ванечка…

— Цыц, — прижимает палец к губам Ваня и мягко целует Альфреда в макушку. Теперь тот абсолютно стекленеет и не понимает, что происходит. — А вот теперь, для начала, ты расскажешь мне, за что извинялся.

Повисает секундная пауза, пока Альфред осмысливает вопрос, подбирает нужный ответ, а заодно вдыхает побольше воздуха в легкие.

— Я просто подумал, что ты обиделся на меня, потому что я не смог съездить сегодня с тобой, хотя я и обещал всегда быть рядом и принимать активное участие в воспитании детей, — одним потоком выдает Джонс. — А теперь получается, что я совсем не выполняю этого обещания, и ты имеешь полное право злиться на меня, потому что я абсолютно провалился как альфа, будущий муж и отец.

— Э-э-эм… — Ваня искренне старается дышать спокойнее и не заржать в голос. Ну, детские мечты, они такие: светлые, желающие достигнуть идеала во всем. Винить Джонса в общем-то не в чем. — Начнем с того, что я ни капли не обижаюсь на тебя, — задумчиво тянет Брагинский.

— Правда? — Альфред аж на месте подскакивает, но серьезный взгляд его снова приковывает к стулу.

— Но я немного злюсь, — пресекает все его слишком позитивные мысли Ваня.

— Ванечка, я…

— Дослушай меня сначала, ладно? — просит Брагинский, прерывая новый бессмысленный поток извинений. — Ал, ты должен уяснить одну вещь — быть всегда рядом вовсе не значит ходить за мной по пятам ежесекундно, полностью пренебрегая своей личной жизнью. Я живу с тобой, сплю с тобой, рад быть с тобой, но и у тебя, и у меня есть работа, и ты не будешь ставить меня выше нее, если того не потребует ситуация, ты понял?

— Я…

— Ал! — Ваня немного повышает голос, и Джонс кивает:

— Да, понял.

— Отлично, — Брагинский успокаивается и вдыхает чуть потускневший аромат.

С некоторых пор он отчетливо чувствует по запаху, насколько сильно встревожен или расстроен Джонс. И сейчас тот абсолютно подавлен, так что хочется прижать его к себе, ткнуться носом в шею и сказать, что все это бред и пустое. Но Ваня как никто другой знает, что проблему лучше всего решать в зародыше, а не молчать, потакая прихотям.

— Потом, Ал, я ценю твою заботу, мне приятно, когда ты помогаешь мне, но ей-богу, не превращай помощь в цирк абсурда, — Брагинский знает, что Джонс попросту не поймет, если не объяснить. — Тебе не обязательно брать на себя все домашние обязанности, и ты не должен сажать меня на пьедестал и сдувать пылинки. Я, в конце-то концов, взрослый человек и могу позаботиться и о себе, и о тебе, и о доме, — Ваня высказывает это спокойно и без наездов. — И, что самое главное, мне нужен живой альфа, а не замотанный по самое немогу абсолютно всем. Ты же понимаешь, что в какой-то момент, станешь единственным работающим в семье человеком? — уточняет Ваня. Альфред неуверенно кивает. — Это хорошо, поэтому оставь дом на меня.

— Но ведь это тяжело, а тебе нельзя перенапрягаться! — все-таки вставляет свои пять копеек Джонс.