Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– Я, признаться, не очень люблю говорить об этой книге, а особенно если надо в нескольких словах, а тем более, если для тех читателей, которые о ней ничего не знают. Нет у меня таких кратких тезисов, в которые я мог бы одномоментно вложить свое отношение к предмету разговора. Его можно выразить только книгой, что я и попытался сделать. Книгой, которая, в свою очередь, не существует вне собственного текста, помимо слов, которыми написана. Но все – таки, чтобы совсем не уходить от ответа, скажу так: мне показалось, что Маяковский – во многом ключевая фигура для русской культуры советского периода. Во– первых, человек, Вы правы, огромного дара, глупо было бы это опровергать, я и не пытался. Иначе бы не стоило о нем и говорить. И во – вторых, все же именно он был назначен главным советским поэтом и в этом качестве – после смерти – долгое время существовал. Убежден, что так можно поступить далеко не со всяким, должно быть в человеке нечто такое, что этой должности соответствует. Не удалось же назначить главным Пастернака, хотя и пытались одно время. А с Маяковским вышло…

Маяковского я очень любил в детстве и юности, потом его, естественно, заслонили другие, а годы спустя, перечитав его заново, почувствовал вдруг необходимость понять, что же он такое, этот Маяковский, что за поэт и что за человек. Но не с точки зрения традиционного литературоведения, я вообще не чувствую себя литературоведом, а попросту как читатель. Ну, конечно, как читатель, скажем так, грамотный, представляющий себе, чем дышит филология и что такое литературный труд. Но при этом я не был связан профессиональной клятвой и ничем не ограничивал круг рассмотрения, а пытался прямо ответить на каждый вопрос, который возникал у меня при чтении, неважно, чего он касался, литературы или жизни. Эта книга вообще – не только о Маяковском. Маяковский, кроме всего прочего, замечателен тем, что дает повод поговорить о многих важнейших вещах: о природе творчества, о природе юмора, о смерти и бессмертии, о неправде и правде…

– А как Вы относитесь к своим критикам?

– В основном, хорошо. Прежде всего я благодарен за внимание, которым, как Вы понимаете, не избалован. Человек прочитал, подумал, написал – спасибо! Важен не знак, плюс, минус, важен тон и уровень. Вот статья Льва Аннинского в 12 – м номере «Театра». Статья вовсе не панегирическая, скорее даже наоборот, но как раз уровень разговора, соответствие теме, точность слова… Ну просто подарок. Да одна такая блестящая статья, я думаю, уже оправдывает существование книги! А вот глубоко уважаемый мною Андрей Синявский меня огорчил. Он увидел в книге ненависть к Маяковскому, попытку его ниспровергнуть и уничтожить (через несколько лет по странной иронии судьбы сам Андрей Донатович был удостоен таких же точно упреков по поводу замечательной книги о Пушкине). Нет там ненависти и нет попытки уничтожить. Ниспровергнуть? Да, в какой – то степени да.

Видите ли, я, к примеру, люблю Шекспира, но я люблю и толстовский очерк о нем. Я, естественно, с трепетом отношусь к Пушкину, но мне, честное слово, нравится и Писарев. В каждой попытке ниспровержения чего бы то ни было, но земного, есть своя правда. Это как бы исполнение важнейшей заповеди: не творить кумира! Я убежден, что в претензиях Толстого к Шекспиру или, допустим, Набокова к Достоевскому много верного и справедливого. Да иначе и быть не может. Совершенство возможно только на небе, на платоновском или на христианском, но только там. Всем творителям и почитателям земных кумиров надо время от времени напоминать об этом. И если, так сказать, объект достоин себя, то ему ничего дурного не сделается, он только очистится. Мне было важно назвать все то страшное и смешное, что я, как мне кажется, понял в Маяковском. После этого мне стало легче ему сочувствовать и любить в нем то, что в моем представлении достойно любви.

– Как – то Вы написали такие строки: «Я не верю в творчество как искупление жизни. Я не знаю, чем искупается жизнь, быть может, ничем, но только не творчеством. Острота чувств, чистота помыслов, доброта, ум и, главное, совесть не могут рождаться лишь в акте творчества и жить лишь в воображаемом мире. Они исходно должны существовать в человеке до того, как он сел за письменный стол»… Вы по – прежнему это исповедуете?