Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– В 1987 году меня вывез Глеб Панфилов. Я был оформлен как художник фильма «Мать» по Горькому. Но не смог работать в том фильме, сбежал. В Италии виделся раза три с Антониони. А когда семь лет спустя оказался в том же кафе, где мы с ним встречались, бармен меня узнал и не взял с меня денег…

– А в Москве Вы свои картины выставляете?

– В 1997 году в рамках международного кинофестиваля мне устроили выставку в Музее Востока, одели мои картины в красивые рамы. Года полтора назад Миша Ромадин купил мне в Манеже на АРТ – базаре стенку. Я повесил две работы. Юрий Норштейн, который иногда приводит ко мне в мастерскую знатоков живописи, сказал: «Шавкат, зачем вам это нужно?». И я понял: действительно, к чему суета?

– И где теперь Ваши работы, кроме мастерской?

– В разных странах, в разных домах… Вот, посмотри лучше сюда, – уходит Шавкат от неинтересной темы, – картины и книга: «Передние ноги корабля пустыни», «Задние ноги корабля пустыни», «Общий вид корабля пустыни, на котором прибыла в Хиванию королева Англии». Вот она, вот, уже прибыла, – говорит Шавкат. – Смеешься? А это все доказательно. Я все доказываю. Вот жители Хивании здесь, причем подлинные фото. Или вот – «Женщины с севера похожи на весенние пригревы в пустынях. В Хивании их более нет, убыли белоснежные голубки». Все светлые женщины уехали, остался один ислам, один Юсуф (он же Иосиф). И Странники мои… «В России строят дома из дерева, у нас – из глины. Но стихия огня везде ужасна». Все, ничего более и не надо… «Скиталец» мой уходит. Видишь, как прощаются? А вот «Ангел – хранитель», фрагмент картины. Я просил, чтобы в книге только фрагменты были, – быстро говорит Шавкат и вдруг сообщает: – Эта книга – попытка подсмотреть, что же такое Рождество? Чем бы вся эта модель теперь закончилась?

– У Вас, – удивляюсь, – она уже закончилась неудачной охотой на сына человеческого, Единорога. Собираетесь писать еще одну книгу?

– Уже пишу. Знаешь, раньше подзаголовок у «Единорога» был иной: «Из тетради учителя русского языка нерусских школ». Они, эти учителя, теперь не нужны, я хорошо знаю. По первому образованию я учитель, два года в кишлаке преподавал после ВГИКа. После того как (хмыкает) стал знаменитым, захотелось выйти в народ. Я туда пошел – и приобрел вот этот опыт размышления.

Василий Лановой: «Я из тех людей, которые все время проверяют себя на прочность.»

В середине декабря 2004 года в Театре Вахтангова состоялся предъюбилейный бенефис знаменитого актера Василия Ланового – спектакль по пьесе Эрика – Эммануэля Шмидта «Фредерик, или Бульвар преступлений». Событие, пропустить которое было невозможно, и я, прихватив верный диктофон и созвонившись предварительно с Василием Семеновичем, отправилась на Арбат.

К стерильной, пустотелой гримерной, где белые стены да два безликих трюмо со стульями перед ними составляли весь антураж, актер Василий Лановой – прямой, изысканный, нездешний – явно не подходил. Не премьерская то была комната, явно «с чужого плеча». Рассчитывать на интервью в менее холодной атмосфере, однако, не приходилось (куда пригласили, там и задавай вопросы), да и хозяин комнаты – холодный, вежливый, «застегнутый на все пуговицы» – к улыбкам был не очень – то расположен (конечно, я и сама постаралась, как могла – опоздала на условленную встречу на целых пять минут!). Василий Семенович усадил меня на один из стоящих в комнате жестких стульев и, извинившись, вышел на пару минут – полагаю, чтобы унять вызванное моим дерзким проступком раздражение. А когда вернулся, лед в глазах усилием воли был подтоплен, а сам премьер слова уже не цедил, был приветлив и даже толерантен. И мне тут же захотелось послушать его суждение, насколько логично или, если хотите, симптоматично – знаменитому актеру нынешнего века играть в день собственного юбилея другого знаменитого актера – века позапрошлого?

Лановой ответил прямолинейно и, не мудрствуя лукаво, пожаловался:

– А у меня выхода просто другого не было. Но Вам скажу: к своему юбилею я хотел сыграть в пьесе «Перед заходом солнца» Гауптмана. Я мечтал об этом всю жизнь, по крайней мере, последние 10 лет уж точно. В театре мне этого сделать не дали, Михаил Александрович Ульянов не дал.

– У него какие – то особые соображения?

– Не знаю, но разговор об этом спектакле я веду уже года три, и все три года он меня отговаривает. В результате я оказался вообще без работы. Последняя моя роль в театре, Вы знаете, была сделана почти четыре года назад…

– И это был тот же Эрик Шмидт с пьесой «Посвящение Еве». Там Вы тоже играете личность неординарную – писателя, интеллектуала, нобелевского лауреата Абеля Знорко. Роль очень объемная, сложная и в прочтении, и в интерпретации. А что же привлекло в характере нынешнего главного героя – звезды парижского «Фоли Драматик», театра весьма знаменитого, но, как известно, вполне бульварного?