Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– На мой взгляд, о ведущем месте какого – то отдельного театра сегодня вообще говорить не стоит. Можно вести речь лишь об отдельных театральных удачах, об отдельных спектаклях таких режиссеров, как Петр Фоменко или Роберт Стуруа. Для меня все – таки главенствующим вопросом на театре является вопрос вкуса. Когда же начинаются так называемые изыски и новации, которые уж лет пятьдесят тому назад прошли на русской сцене, то… Я лучше буду читать поэзию. Это мне больше нравится.

– Вахтанговский актер по определению должен уметь играть все – от трагедии до водевиля. И Вы, конечно, пробовали себя в разных амплуа. А что все – таки ближе?

– На этот вопрос сложно ответить, мне интересны самые разные жанры.

– Ваши герои чаще всего живут на пределе возможностей. Но я знаю, вы считаете, актер обязательно должен слышать себя и видеть все вокруг, все контролировать. Вам всегда удается этот принцип игры? Вы никогда не забываете себя в п е р с о н а ж е ?

– Контроль должен быть в любом театре, в любой школе, иначе – «Кащенко». Другое дело, что вахтанговская специфика имеет свой оттенок. Даже в трагедиях вахтанговцы пытались быть праздничными. Даже в самых трагических сценах есть какой – то взгляд со стороны, взгляд светлого, радостного человека. Я с радостью играл и Цезаря в «Антонии и Клеопатре», и Калафа в «Турандот», и Дон Гуана в «Каменном госте», и водевили – точно по Вахтангову. Я очень люблю играть водевили – и французские, и русские. Мне это доставляет массу удовольствия. Я не комедийный актер, но то, что в водевилях во мне вдруг проснулась и эта черта, меня очень обрадовало. Потому что я относился к себе как – то уж слишком всерьез. Это неправильно. Обязательно нужно повалять дурака на сцене, и в этом тоже суть профессии. Но сочетать буффонадный первый акт и совершенно противоположный второй акт, как в нынешней премьере, – вещь, пожалуй, самая трудная.

– А как строятся Ваши взаимоотношения с режиссерами?

– Очень хорошо строятся, мирно.

– Вы покладистый актер?

– Да. Но не всегда. Могу и огрызнуться. Хотя в основном меня интересует моя роль и ее звучание в общем контексте пьесы. Но даже если мы с режиссером не находим общего звучания, я свою тему все равно протащу. Для меня это важно.

– Сегодня многие актеры в охотку работают в антрепризе. Вам тоже приходится это делать. Что это для Вас – способ заработка? Вообще, каково Ваше отношение к этому виду театра?

– Георгия Александровича Товстоногова как – то спросили, каким ему видится будущий театр. И он сказал: «Я думаю, что в ближайшие годы воцарится антреприза и все бросятся в нее. Но на русской сцене это долго не продержится, надоест. И вновь вернутся к театру – дому. Что мы и наблюдаем. Но антрепризу можно поблагодарить хотя бы за то, что в эти кризисные для театра 15 лет она давала пищу актерам в прямом смысле. Ну и духовность определенную давала, ведь не обязательно игрались только пустые пьесы. И все же спектакль, сделанный в театре, на голову выше любой антрепризы. Любой! Потому что он согрет теплом дома, где рождался, его аурой. Я действительно какое – то время принимал участие в антрепризе, но потом быстро сошел с дистанции. Мне это не доставляло радости. Только деньги. Но деньги я могу и без антрепризы заработать… Есть кино (но не сериалы), есть концерты, и, наконец, художественное чтение.

– Поскольку сегодня не так много существует удачных пьес современных драматургов, на первое место в ансамбле «режиссер – актеры» выходит современное прочтение классических произведений. Вам импонирует такой подход к театральным постановкам?

– Все зависит от режиссера, который осуществляет постановку. Если это Фоменко – я счастлив, если Стуруа – счастлив. А если это Шекспир в прочтении Мирзоева или Виктюка, то, на мой взгляд, это катастрофа. Я вижу здесь по отношению к классике такую безапелляционную снисходительность, что сие заставляет просто улыбаться. Не надо классику переосмыслять, не надо подстраивать ее под себя. Нужно просто попытаться понять и хотя бы дотянуться до нее.

– Ваши взаимоотношения с кинематографом совсем иные, нежели с театром. Здесь и другой подход, и другая стилистика. Что Вам дал кинематограф такого, что Вы не получили и не могли получить в театре?

– Кинематограф научил мгновенно собираться. Это ведь производство, где тебе мешает множество людей и нужно, не отвлекаясь на суету и чепуху, четко донести до экрана то, что тебе, актеру, положено донести. Кинематограф научил, снимаясь в разных кусочках фильма, мгновенно определять место данного эпизода в цепи других эпизодов. А в театре в этом нет необходимости, все от начала до конца спокойно репетируется и потом играется.

– Грубо говоря, актерский кайф – только в театре?

– Конечно. Хотя и в кино бывают, знаете ли, мгновения…

– До того, как выбрать актерскую профессию, Вы собирались стать журналистом и даже поступили в МГУ на факультет журналистики.