Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

Прикинув и сопоставив даты, я решила, что у Волкова – старшего обязательно должна была случиться еще одна особенная встреча. С Анной Ахматовой. В годы войны, когда она жила в Ташкенте в эвакуации. С таким необычным человеком, как Волков, легендой Ташкента, не встретиться поэту Ахматовой было просто невозможно. И, конечно же, они встретились. В доме каких – то общих знакомых. Вокруг Анны Андреевны, как всегда, вился рой почитателей. Волков был один. Их представили друг другу. И вот тут, как и при встрече с Маяковским, они глянули друг на друга, «как два льва». Вернее, «как лев и львица». Волков и Ахматова. А когда вышли на улицу и дошли до угла… каждый пошел своей дорогой: царственная Ахматова со свитой – в одну сторону, экстравагантный Волков в бархатном плаще – в другую. Ахматова так никогда и не переступила порога его дома на Садовой улице в Ташкенте, хотя художник ее и приглашал. Он же был достаточно горд и знал себе цену, чтобы самому отправиться на поклон, пусть даже к такому поэту, как Анна Ахматова. А потом, 5 мая 1944 года. она написала:

Я не была здесь лет семьсот,
 Но ничего не изменилось…
Все так же льется Божья милость
С непререкаемых высот,
Все те же хоры звезд и вод,
Все так же своды неба черны,
И так же ветер носит зерна,
И ту же песню мать поет.
Он прочен, мой азийский дом,
И беспокоиться не надо…
Еще приду. Цвети, ограда,
Будь полон, чистый водоем.

Александр Александрович Волков. Сын. Абстрактный реалист

Старший Волков – Александр Николаевич – оказался родоначальником аж целой династии художников – колористов. Их теперь четверо: два сына – Валерий (старший), Александр (младший) и внук, Андрей Александрович Волков, и у каждого свой собственный почерк, свой личный путь в искусстве, игра цвета, богатство форм, узнаваемость…

Александр Александрович Волков – свободный человек и свободный художник – в вечном, неустанном поиске от цикла к циклу растет над собой. И 80 лет для него только начало нового этапа. Сейчас он работает в пастельной технике, то и дело возвращаясь к каким – то природным явлениям, ощущениям мира вокруг себя. «Соловьиный сад», «Цветение сирени», «Весна»… Буквальных пейзажей у него никогда не было и нет, а были и есть свободные интерпретации, этакие колебания – то в фигуративной, то в абстрактной манере. В 2008 году на вернисаже, где была представлена его японская серия рисунков по мотивам поэзии Басе, он прямо в зале поставил мольберт, взял пачку листов и стал рисовать. Бумага попалась черная. Сделал на черном несколько пастелей. Светлых пастелей на черном фоне. Прорыв тьмы впечатлил. Оказалось, это так смотрится! «Звенит, вибрирует, шелестит, поет», – обозначила одна его подруга.

– Знаешь, – говорит мне Волков, – есть элемент эффекта: любой человек проведет красным, желтым, зеленым по черному – и будет звенеть! Я решил было, что это немножко поверхностный эффект, а от поверхностного эффекта я всегда ухожу. А потом вдруг понял (а может, это я просто столь расхрабрился к своим 80 годам, что решил, что понял): могу абсолютно не думать – эффект, не эффект, это выразительно, и точка. Стал делать эту новую «Черную серию», оттолкнувшись от поэзии отца, очень непростой его поэзии (ну ты знаешь!), сначала небольшие пастели, а закончил большими холстами. Для меня это опять новый этап, а на самом деле – новый забег на длинную дистанцию, марафон. Пока бежишь, ты, как говорится, живешь. Разные бывают этапы, надо выдержать очень многое, чтобы к финишу оказалось: не зря бежишь…

– Саша, трудно быть сыном такого отца?

– Трудно. Потому я в свое время и уехал из Ташкента. Как только понял, что, если останусь, «клеймо Волкова» будет стоять на мне долгие годы, тут же и уехал в Москву – учиться. В шестидесятые годы, когда я писал те картины, которые сегодня попали в Музей современного искусства в Москве, искусствоведы через меня буквально перешагивали – они рылись в работах отца, отыскивая его картины 20–х годов. А на его же картины, написанные в 30 – е или 50 – е годы, не обращали никакого внимания.

– Почему?