Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– Видимо, картины, написанные отцом в двадцатые годы уже «созрели» для понимания, остальные еще нет. Я же им и вовсе был не интересен. Сейчас мне говорят: «Слушай, какая у тебя замечательная новая работа висит! Когда это ты ее написал?» А она у меня уже висит на стене 30 лет. Тот же путь проходил мой брат Валерий, а сейчас проходит мой сын. И все это время нас ненавязчиво пытаются столкнуть лбами, хоть как – нибудь, но рассорить. Этот лучше, этот – хуже, а этот и вовсе гениален… Но мы умеем работать в связке, видимо, кроме человеческого взаимопонимания, выработали и художническое понимание друг друга. Отец нас научил главному: жить нормальной жизнью, наполненной радостью бытия. Не поддаваться даже самым тяжелым социальным проблемам, которые на тебя давят. Сам он жил по этому принципу. Никогда не опускал руки. Иногда выходил за порог, смотрел на ветку, которая трепещет на ветру, и говорил: «Я видел много, но далеко не все. Да и не надо всей земли. Достаточно клочка». А его в это время били за формализм, кубофутуризм, всячески притесняли и, уж конечно, не выставляли.

– Про него говорили, что он может на полотне изобразить скрип арбы…

– Очень важно, чтобы у картины было внутреннее движение, свой внутренний мир. И тогда его можно и услышать.

– Один критик (уже о тебе) сказал: «Волков необыкновенно экспрессивен. Но у него нет ничего зашифрованного, и потому это не абстрактное искусство».

– А ведь я даже в монографии «Современное искусство» попал в раздел абстрактного и кинетического искусства. Но всякие определения – это как раз то, с чем я боролся всю свою жизнь. Потому что когда художника загоняют в определенную ячейку – абстракционист, экспрессионист, реалист, постмодернист, то этими рамками ограничивают его свободу, его пространство. Для меня самый живописный и, может быть, самый абстрактный художник – Тициан. Честно скажу: не помню ни одного сюжета из картин Тициана. Но как это написано! Какая там жизнь, созданная цветом и дыханием этого цвета!..

Ведь где живет художник? Только ли в своих картинах? Мы вот сейчас с тобой заговорим о картине Тициана «Нимфа и пастух», и она как будто предстанет пред нами. Хотя находится в Венском художественно – историческом музее. Вот что я понимаю под пространством художника!

– Помню, как ты учил меня передвигаться по тому музею: «Входя в зал, ищи главное полотно, ты его сразу же увидишь – оно светится, и лучи его расходятся к остальным картинам. Мысль, образ, музыка?

– Их трудно разделить. Когда задумываешь работу, возникает какой – то образ. Но, приступив к работе над картиной, вдруг осознаешь, что сам холст начинает вести тебя своим, таинственным путем и порой даже вынуждает менять содержание. И вот эту тайну работы с холстом я особенно люблю.

– А что все – таки объединяет твою реалистическую и абстрактную живопись?

– Просто я беру реальный сюжет, чтобы войти в мир образов и цвета, который меня волнует.. А когда зритель начнет понимать мою реалистическую живопись, он сможет принять и абстрактную. Там одна и та же музыка звучит.

– На выставке я подслушала, как один из посетителей, разглядывая серию последних работ, сказал: «Такое азиатское искусство венецианского разлива могло возникнуть только в Москве!»

– На самом деле их истоки в далеком прошлом, в серии юношеских работ, которые написал еще в художественном училище. Я тогда только начинал поиск своего пути, потому и возникли черные рисунки тушью, в которые «вставлял цвет» – несколько цветовых пятен. Такой пластический подход мне не был известен, тогда я еще не знал даже коллажей Матисса. Но на каком – то этапе явственно ощутил, что пластического мастерства мне недостает. А путешествия в Египет, в Италию… Это уже было значительно позже. Когда – то в Средней Азии, в пустыне, увидел средневековые глиняные крепости, разрушенные дождями, и пытался в скульптуре искать трактовку смытой формы, исчезнувшего облика. А в Египте, увидев воочию невероятные по ясности решения фигуры пирамид в пустыне и гигантское собрание фаюмских портретов в Каире, вдруг явственно понял, где истоки искусства, почувствовал, как все будет потом развиваться многие века…

– Ты когда – нибудь себя ощущаешь, как отец, «львом»?

– Думаешь, что я из скромности отвечу отрицательно? А я скажу: «Да, бывает». Это – наследственное и, видимо, очень заразное.

– Многие твои живописные и графические работы, в том числе портреты, уплывают из дому: продаются или раздариваются. Когда я спросила Машу, твою жену, не жалко ли ей расставаться с картинами, она ответила: «Это нормально. У картин, как и у людей, должна быть своя жизнь…»