Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– А там закончилось плохо?

– Просто не получал удовольствия от игры. И не стал тянуть.

– Теперь, когда не играете спектакли, а ставите их, получаете удовольствие?

– Да, безусловно.

– Вы приехали учиться к Петру Наумовичу Фоменко. Что в его спектаклях поразило Вас настолько, что захотелось учиться именно у него?

– Игра. Я подозревал, что технология все – таки существует. Не все решается только талантом. Вообще не приемлю культ личности. Есть культ мест. Сама мастерская более важна, чем даже Петр Наумович Фоменко. Она важнее меня самого. Это место, где что – то может произойти. Никогда не говорю: «Вот этот человек тебя научит». Я не верю в это.

– А во что верите?

– Просто верю в место.

– Итак, место действия – Москва…

– Здесь попробовал стать режиссером.

– И проба удалась.

– На взгляд других – да.

– Попытаюсь подвести Вас к другом месту – тому, где Вы поставили своих «Старосветских помещиков». То, что спектакль шел именно во МХАТе, имело для Вас какое – то особое значение?

– Я был рад, что это самая крайняя сцена МХАТа.

– Как Вы относитесь к таким вещам, как система? Скажем, система Станиславского…

– Не читал. И не собираюсь. Но знаю, что она замечательна.

– А как работаете?

– Изобретаю велосипед. Надо самому все пройти. Хочу поставить классику. «Дикую утку» Ибсена. Знаете почему?

– ?

– Потому что ее почти невозможно сделать доступной для зрителя.

– Вас влекут невозможности…

– Просто я знаю, как сделать, чтобы смотрели. В этом и есть радость профессии. Не пользоваться только тем, что имеешь, а открывать что – то новое. Почему все так пугались и пугаются Бернхарда, я не понимал и не понимаю. С ним надо обращаться так, как он обращался с персонажами, – то есть вольно. И он очень хорошо пойдет.

– В отношении русских драматургов у Вас такое же ощущение?

– Я не обращаюсь к тому, что мелькает. В плохих постановках или хороших. Мне не хочется состязаться, кто лучше сделает то, что делают все. Это как у нас в Литве в отношении национальной литературы. Тот же самый вопрос: «Мы – литовцы. Мы должны ставить литовское». Здесь говорят: «Мы – русские. Мы должны ставить русское». Или: «В новом веке мы должны делать новую драматургию. Новую русскую драматургию»…

– В Литве поставить спектакль хочется?

– Там перебор режиссеров, места нет. Болото.

– Болото? Там, где есть пространство Някрошюса?

– Это пространство создано под Някрошюса. Под меня его никто создавать не будет.

– А свое место здесь в Москве Вы уже видите? Или это пока пробы?

– Для меня место то, которое нашел сам, а не то, что предложили. Что ты создал или завоевал. Но я не боюсь его менять и никогда не возвращаюсь туда, откуда уехал.

– Ваш спектакль по Томасу Бернхарду произвел фурор среди театралов. В расчете на это и выбирали не самого «легкого» автора?

– Бернхард – легкий материал, потрясающе легкий. Я отдыхал, работая с ним. Мне очень близок его юмор, построенный на самоиронии, сарказме. Не легковесный, но умный, не щадящий самого себя.

– И актеры тоже отдыхали?

– Когда что – то очень нравится, заразить других несложно.

– Еще будете его ставить?

– Нет. Зачем же через край? В спектакле есть сцена, которую я написал сам. Такой «хулиганизм», который Бернхард очень любил. Как раз и в этой сцене, и в другой его вещи показано, что все пьесы драматурга на самом деле одинаковы. Про одно и то же. По сути это можно делать всю жизнь. Но есть ли смысл?

– Свой театр Вы для себя определяете как режиссерский или как актерский?

– Театр не меняется в зависимости того, как его называют. Он или плохой, или хороший. Стараюсь не заниматься отсебятиной. Что требует материал пьесы, то и делаю. Он – основа.

– А когда вписываете в пьесу Бернхарда кусок, это – не отсебятина.

– Это подкреплено бернхардовским юмором. Абсолютно его правила поведения.

– Спектакль получился?

– Не знаю. Я сейчас делаю слишком много спектаклей, чтобы ощущать. Надо будет прекратить.

– Делать спектакли? И издалека оценить, что и как сделано?

– Зачем? Я думаю, не надо никогда смотреть назад. Это качество тех, кто не верит, что сможет еще раз выиграть лотерею. У меня вовсе нет ощущения, что не могу лучше. Думаю, я каждый раз буду делать лучше и лучше. Оглядываться надо, но на мгновение. И идти дальше.

– И куда идете сейчас?

– На каникулы поеду. Ведь тоже спектакль целый – «как каникулы провести».

– Вас смущает известность?

– Да какая известность! Больше ощущаю усталость, чем известность. Когда стараешься делать честно, тратишь много энергии. А по молодости получается, что ты честно работаешь, потому что еще нет многих навыков. Опыта мало.

– Что Вы вкладываете в слова «делать честно»?

– Когда под каждым моим движением в творчестве мог бы подписаться.

– Сейчас Вы со мной сдержаны, даже скованны. А когда работаете с актерами, тоже держите себя «в рамках»?

– Я не теоретик, не люблю много говорить. Работаю быстро. Хотя долго готовлюсь к каждому спектаклю. Где «Старосветские помещики», где «Рождественский обед»! Это совершенно разные технологии. Но мне нравится изобретать, анализировать. Нравится сам процесс работы.

– Что будете «проходить» в ближайшем будущем?