Читаем Я решил стать женщиной полностью

В середине апреля мы снимали рекламу для шоколада "Воздушный" (рекламное агентство <Видео Интернэйшнл, арт-директор Сергей Синцов). Снимали маленькую девочку Софью, она своим симпатичным личиком с развевающимися, как бы на ветру соломенными волосами на фоне синего неба украсила потом рекламные щиты по всему городу. Мы болтали с её мамой, разговорились, естественно, о детях, я сказала, что у меня тоже дочка такого же возраста. Она спросила, устроили ли мы её уже в школу. <Нет>, - сказала я. <Как!?> - страшным голосом воскликнула она и пустилась меня запугивать рассказами об этом ставшем чрезвычайно сложным процессе по полной программе.

Для устройства в школу теперь отводился один месяц - апрель. Не успели, - значит, опоздали. До конца апреля оставалось десять дней. <Успеем!> - с надеждой, как всегда на авось, подумала я. Конечно, хотелось её устроить в хорошую школу, лучше с языковым уклоном. В первых трёх, куда мы обратились, нас отшили, даже не захотев слушать. <Всё, все классы укомплектованы, мест нет!> - послали нас во всех трех местах. Я сильно переживала и корила себя на чём свет стоит, что, возможно, не обеспечу ребенку возможность учиться в хорошей школе. Позвонила Машина подружка Катя и напугала меня еще одним рассказом. Она тоже пыталась устроить свою дочку Настю, одного с Лизой возраста, в первый класс. Жили они в районе Беляево и ходили по школам в этом же районе. В английской спецшколе у них разговор начался примерно так: "И чем вы можете помочь школе?". Катя: "Ну, Вы скажите сами, чем мы можем помочь, что вам нужно...?" "Школе нужен автомобиль", - ответили ей. Катя пошла в РОНО или как оно теперь называется, и нажаловалась. Из РОНО позвонили в школу и попросили Настю, её дочку, в школу принять. Катя вернулась туда без так необходимого школе автомобиля, и её грубо послали, отказав принимать Настю теперь на любых условиях. Этот рассказ вызвал панику у меня в душе. Подарить школе автомобиль я тоже не могла. Что делать?

В следующей школе у её входа встретился, как выяснилось потом, директор - немолодая женщина в очках и с суровым видом. <Мест нет, надо было в начале апреля приходить>, - начала она. Посмотрела на Лизу и... - <Какая хорошенькая девочка...>. Она задала ей несколько вопросов. <Умненькая! Ладно, триста долларов заплатите за её подготовку, и мы её берем>. Радости нашей не было границ. Триста долларов - копейки, я заплатила, конечно, и... о её подготовке речи уже не шло. И первого сентября я с Машей везла нашу Лизочку в хорошую школу.

Белые банты, белый воротничок, школьная форма совсем не из моего детства: Зато букеты гладиолусов по-прежнему остались самыми популярными для этого дня, маленькие человечки, спрятанные за огромными букетами этих цветов за ручку с мамами и папами шли по направлению к школе. <Похоже на первомайскую демонстрацию>, - подумала я.

Лиза шла радостная, она была совсем не такой, как я. Она любила детей, любила общение, не боялась его, она шла в школу, как на праздник, на лице нетерпение. Когда привели меня, маленького тормоза, и поставили в колону 1-ого <Г> моего класса, я ничего не могла понять, я постоянно терялась в других рядах. Нас построили перед школой, а потом отвели, до сих пор не пойму зачем, и перестроили на спортивной площадке за ней, и затем, разбив на пары, повели в классы, - это поняли все кроме меня, я побежала к маме: <Мама, мама, нас уже отпустили, оказывается это не страшно - учиться>. За мной бежала моя первая учительница Наталья Николаевна: <Куда ты? А в школу кто пойдет?> Меня оторвали от мамы, я не плакала, но слезы наворачивались на моих глазах. Меня посадили с девочкой Галей Барановой, она меня не любила и позже в более старших классах никогда не давала мне списывать. Первые школьные дни давались мне крайне тяжело.

Лиза была меньше других, и её банты лишь иногда выглядывали за головами более рослых её сверстников. Как она будет учиться такая маленькая? Будут ли её обижать?

Начались выступления. К микрофону вышла десяти-... нет, одиннадцатиклассница. Учились все по-прежнему десять лет, но называлось это одиннадцать классов. Почему? - Школьная реформа!...

Приватизация? - Получи красивую бумажку, ваучер называется! Я свой обменяла на пучок укропа и петрушки на рынке у метро Сходненская. Это - моя доля собственности в моей родной стране.

Школьная реформа? - Вот вам одиннадцать классов, но почему-то в те же самые десять лет. А почему бы эти привычные уже для каждого десять классов не разбить ровно по полгода - вышло бы их тогда ровно двадцать. Двадцать классов - звучит несравнимо лучше. Вот это была бы реформа!...

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное