Читаем Я решил стать женщиной полностью

Маша открыла глаза, она по-прежнему тяжело дышала, но уже без этого жуткого хрипения, с испуганным отсутствующим лицом она еще с минуту оставалась не в себе, я пыталась с ней говорить, она не сразу поняла и узнала меня, потом, отдышавшись, она выдавила: <Заечкин:> и расплакалась. Я обняла её и прижала крепко к себе, она вся дрожала: <Машенька, успокойся: Всё позади: Ну, ну, ну:>. Она ещё всхлипывала, я её спросила:

- Что произошло? Ты заболела? Может, ты вчера отравилась чем-нибудь?

- Заечкин, мне твоя мама приснилась: У-у-у, - завыла Маша.

- Ну и что, ничего страшного:, - разговаривала я с ней, как с ребенком.

- Она меня душила, - Маша плакала и со страхом озиралась вокруг себя.

- Как душила? - мне стало жутковато и захотелось перекреститься.

- Я не буду рассказывать, мне страшно, - сквозь всхлипывания бормотала Маша. - Что я сделала твоей маме?

На этот счёт у меня было своё мнение.

- Всё, успокаивайся, это только сон. Шашлыка и жирного переела, вот и снятся глупости. Успокаивайся, - я по-прежнему её обнимала и даже целовала иногда в голову. - Всё, всё, всё: Давай уже успокаивайся. Сейчас пойдем, попьём чайку и спокойно ляжем спать:

- Я не лягу сегодня спать, мне страшно, я боюсь. Если я засну, меня твоя мама задушит, - Маша до сих пор дрожала и была вся от пота мокрая.

- Господи! - мне тоже было не по себе, но я старалась сохранять спокойный вид. - А что приснилось? Как она тебя душила?

- Мне снилось, как будто я лежу на этом же самом диване, здесь же на даче и уже засыпаю:, и вдруг дверь открывается и входит твоя мама: улыбается мне, я тоже ей улыбаюсь и говорю: <Здравствуйте, Изольда Сергеевна!> А она продолжает улыбаться и молча так садится рядом на край кровати. Я её что-то спрашиваю, а она всё молчит и молчит: - Маша опять громкими всхлипами начала плакать.

- Это сон, Маша. Ну что ты прямо? - убаюкивающим тоном продолжала успокаивать я.

- :она молчит и улыбается. Потом наклоняется ко мне и начинает поправлять мне одеяло, закутывает меня и закутывает, а руки всё ближе к шее, а потом чувствую что-то сжимает моё горло, вижу её руки: и её глаза: - с Машей опять случился очередной припадок слёз и завываний, я, как могла, успокоила её, и она продолжила.

- Глаза черные, как пустота, как будто они меня засасывают, она, не отрываясь, смотрит на меня ими, и сдавливает моё горло своими руками, душит меня, душит: а на лице неподвижная улыбка: Я пытаюсь позвать тебя и уже не могу: уже не могу набрать воздуха. Заечкин, я чуть не задохнулась: За что?

Я молчала, мне тоже иногда снилась мама. Она меня не душила, но первые такие сны пугали меня тоже. А потом я подумала, что мама моя вреда мне не сделает ни живая, ни мертвая. У меня было перед ней чувство вины и это чувство имело серьезные основания, но я всё равно верила, что мама простила меня и по-прежнему с добротой и любовью наблюдает за мной с того света. Я любила свою маму, а она всегда любила меня, и ожидать я от неё могла только хорошее. И я стала ждать эти сны и эти встречи с ней.

* * * * *

- Катька, опаздываем, бегом в машину.

- Всё, губы докрашиваю, - Катя, растянув губы в подобие невеселой улыбки, водила по ним карандашом.

Мы опаздывали на съёмку в палеонтологический музей, снимать мы должны были опять Борю Моисеева. Снимать планировалось его на фоне вымерших динозавров и не истлевших за века скелетов, - подходящая для него компания, по возрасту.

- Я в машине жду, давай быстрее, - я села за руль, завела машину, на соседнее сиденье, наконец, усадила свою задницу Катя. Я выехала за ворота и остановилась перед дорогой. Узенькая улица Зорге по одной полосе в каждую сторону была всегда перегружена в это время, какие такие важные пункты <А> и <Б> она соединяла, интересующие такое большое количество людей, мне было очень интересно, но неведомо. По ближайшей ко мне полосе машины шли непрерывным потоком, некуда даже аккуратно засунуть <морду>. Я нетерпеливо рывками двигалась вперед по пять сантиметров, машины, слившись единой змеей, обтекали вокруг капота нашей машины, изгибаясь всё больше по мере моего продвижения вперед, и ни одна сволочь не соизволила меня пропустить. Я вздохнула и откинулась на сиденье, решив дождаться просвета в непрерывном этом движении.

За двумя рядами автомобилей чуть левее от наших ворот, ближе к улице Алябяна, я увидела знакомые очертания человека, мужчина вышел из-за плотной стены деревьев и зарослей непонятно чего, посмотрел в нашу сторону, неторопливо закурил и исчез за ещё густой, желто-зелено-красными пятнами, осенней листвой.

- Кать, видела? Мужик похож на кого-то, - удивилась я сходству с кем-то из наших знакомых.

- Где? - Катя завертела головой.

- Не видела? Ушел уже. К нам никто не должен приехать? А то уезжаем, и как всегда кто-нибудь припрётся, окажется - пообещали встретиться.

- Нет, лично я ни с кем не договаривалась. Если у тебя мозгов нет, то я за это не отвечаю.

- Был задан простой вопрос. Что ты сразу в бутылку полезла? Почему вы такие конфликтные?

- Это кто - вы? Ты меня с Машей не мешай и не сравнивай. Ещё раз так скажешь, получишь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное