Я решил стать женщиной

- Не:Это сапоги такие, - и я задрала брючину блестящих золотящихся своих джинсов, показывая свой высокий лакированный сапог.

- Надо же!? Высокие даже, - не ожидал Боря такой неприличной высоты для моих сапожек. Лицо у него вытянулось очень даже завистливое: и вовсе не сапогам, а моей свободе, что ношу я их и не имею для этого оправданий для окружающих - <я же артист, мне положено>. Я не артист, я женщина, что мне ещё носить, как не красивые сапоги и шмотки:, но тогда об этом почти никто не знал.

Мы поболтали. Обязанность объяснить Боре, что снять здесь хорошо, ну, нет просто никакой возможности, я оставила Оле. Она только с виду была маленькой робкой птичкой, с клиентами она говорить умела лучше меня и на удивление находила со всеми общий язык. Она помурлыкала, и было даже не важно, что она говорила. Боря сказал, - ну, ладно, давайте тогда снимемся как-нибудь потом. И мы, быстренько распрощавшись, смотались по праздным по своему обыкновению делам.

* * * * *

- Ты творожную запеканку хочешь? - удивила меня Катя неожиданной своей добротой и гостеприимством.

- Хочу, только у меня от печёного изжога, - я тоже удивила Катю неожиданным своим капризом.

- Тебе вечно не угодишь. Это же творог - диетическое блюдо, отчего изжога? - возмутилась Катя моей неблагодарности.

- Да, хочу, хочу: Я не отказываюсь, есть у меня всё равно нечего: Ты благодетельница, кормилица, настоящий друг, ещё давала бы мне раз в неделю:

- Оливка! Ну что такое! Одно у тебя на уме. Прекрати это. Ну, ты идёшь?

- А не поздно? Уже почти одиннадцать. И что это ты вдруг вздумала меня накормить?

- Не тебя, а себя. Я себя целый вечер диетой морила, аж под ложечкой засосало. А потом подумала, что я себя мучаю!? Сделаю-ка я себе сейчас сырников, а потом решила запеканку. Давай приходи быстрей, она уже почти готова.

- Я Морса только выведу, а то он описается сейчас, сидит с тупой рожей и смотрит на меня уже час. Хоть бы поскулил, а то пойми его дурака, - и Морсу. - Что уставился? Иди отсюда. Только ест, спит, никакого толка, - Морс виновато покрутился и сел в ту же позу, только голову чуть в сторону, будто бы уже ушел.

- Оливка, - Катя капризно заныла, - давай быстрей. А то я тогда без тебя сяду.

- Бегу, бегу. А сметана есть?

- Всё есть: Давай быстрей: Захвати только мой загранпаспорт, он где-то в папках в шкафу. Хорошо?

Я быстро оделась, полезла в туго стоящие на полках папки: Где тут её паспорт? Я долго перебирала их: Из-за папок, скользнул и выпал мне прямо на ногу, спрятанный там мой газовый револьвер. Я выругалась, взяла его в руки, держала я его недавно, ловя безуспешно ночных привидений, но без внимания и интереса к нему. Тут он увесисто лег в руку и вызвал желание его рассмотреть.

Купила я его у своего дружбана Лёхи, знакомого оперативника МВД, работал тот в московском отеле и изымал газовые пистолеты и многое другое неположенное у местных буйствующих постояльцев гостиницы. Хотел он даже мне его подарить в знак нашей дружбы, но я понимала, что пистолет этот для прибыли в его семью, а не для бесплатной раздачи и безоговорочно засунула ему в карман американский <полтинник>. Был Лёха спортсменом, даже мастером спорта, запамятовала, каким видом спорта занимался мой товарищ, была у него жена, двое детей, совсем молодой возраст, здоровье внешне соответствовало ему. Но очередное медицинское освидетельствование Лехиного здоровья вскоре подозрительно для всех затянулось: и затянулось до скорого и неожиданного конца его дней. Он умер быстро и скоропостижно в двадцать семь лет от тяжелой формы рака, это он съел изнутри веселого, неугомонного, хорошего парня. Этот период бесполезной его борьбы со смертью уложился между двумя моими звонками - <Леха, привет! :. Лёха, пока!> и <Привет, Ань! А Лёха где?> <Умер Лёша:> и слёзы.